матери, всяческие религиозные праздники и государственные меня нисколько не интересовали.
Плевать я хотел на все праздники, кроме Нового года, понимаете?
Ко всем праздникам я испытывал безразличие, и люди, которые их отмечают, казались мне праздными пустомелями.
Но Новый год – это нечто особенное.
Этот праздник для меня всегда был святым, волшебным.
Как можно тратить силы на празднование каких-то там дней в честь чего-то там, если у вас каждый год наступает тридцать первое декабря?!
Должен признаться: иногда я не выдерживал и праздновал Новый год летом. Доставал искусственную елку, наряжал ее, сам же надевал искусственную бороду и шапку Деда Мороза.
Лена – девочка, с которой мы съехались и живем вот уже как год, слава богам, тоже была немного не в себе, и мое празднование Нового года в конце марта, середине июля или конце августа воспринимала абсолютно всерьез. Бывало, я звонил ей на работу и говорил:
– Завтра тот самый день.
И она все понимала без лишних слов, на следующий день она брала отгул, мы ходили по магазинам, покупали друг другу подарки и продукты для праздничного стола.
Мы приходили домой, наряжали елку, много готовили, я включал какой-нибудь американский рождественский фильм, и мы усаживались за стол в ожидании боя воображаемых курантов. Потому что советские фильмы про Новый год навевали сплошную тоску.
А на улице стоял жаркий июль.
Я наклеивал на окна бумажные снежинки и украшал подоконник ватой.
Что за чудо чудное – праздновать Новый год когда вздумается.
Есть у меня и знакомый Дед Мороз по имени Леонид.
Вернее, Дедом Морозом он был только на время новогодних праздников, в остальное же время он предавался безудержным возлияниям и работал кладовщиком на складе строительных материалов.
Бывало, я звонил ему и говорил:
– С Новым годом, приходи сегодня к нам в гости!
А он отвечал осиплым голосом:
– Так апрель же месяц на дворе.
А потом он привык и приходил по первому же моему звонку, потому что не столько любил праздновать Новый год, сколько застолья по поводу и без.
Так мы и сидели втроем.
Леонид ел, как животное, спешно пил рюмку за рюмкой, запивал злую шампанским или вином, будто боялся, что яства перед ним вмиг исчезнут.
Леночка поджигала бенгальские огни и взрывала хлопушки.
Мы танцевали и просматривали в записи поздравления президента нашей многострадальной черноземной.
И еще приятно было осознавать, что только мы этой ночью праздновали Новый год и это был наш праздник.
Больше ничей.
Пусть весь мир в ад провалится со своими законами и порядками, плевать, скатертью дорожка!
Обычно Леонид напивался до такой степени, что его искусственная, заляпанная угощениями борода сползала на грудь, а сам он, уютно устроившись на стуле, засыпал и громко храпел.
Тогда я снова брал на себя функции Деда Мороза.
Не знаю, иногда мы праздновали Новый год каждую неделю.
Может, с нами было что-то не так?
Может, мы просто сходили с ума и боялись признаться в этом друг другу?
Но если ты сейчас читаешь это, моя дорогая Леночка, то знай, что те внезапные, беспричинные празднования являются лучшим, что со мной случилось за все бессмысленно прожитое время.
Я так никогда не веселился.
И если это и было сумасшествие, то я желал быть сумасшедшим.
А знаешь, что еще я хотел тебе сказать, чтобы два раза не вставать?
Ты стала моей женщиной не тогда, когда мы признались друг другу в любви подле желтого корпуса Университета им. Шевченко, и не когда я внезапно обнаружил, что ты живешь со мной, и не когда я вместо всех чудес света хотел сфотографировать твои зеленые глаза зимой 2006 года. Нет, не тогда, когда ты перевезла ко мне все свои пышные цветы, и не тогда, когда мы начали случайно (или намеренно?) пользоваться одной зубной щеткой.
Нет, вовсе нет.
Ты стала моей женщиной, когда сама однажды позвонила мне в середине мая. Я стоял посреди зала и читал лекцию студентам второго курса.
Я вышел из зала и взял трубку.
А ты спросила:
– Ты не забыл?
Я спросил:
– Что
