чтобы не приходилось объявлять ложной тревоги. В «Указе генералу господину Репнину, как поступать в сем походе» от 20 августа 1704 г. говорится: «5. Как возможно как посылками, так чрез шпионоф [которых там много] горазда проведывать про неприятеля; а проведаф писать на-двоя [и слухи и истину], которая самая правъда или слух, дабы тем безделной тревоги не учинить; междо тем же всяко суемысленных [высокомерных] поляков ластить и обнадеживать»394. Указ Петра I вызвал вопрос и некоторое недоумение у А. И. Репнина, ему нужны были разъяснения, какими средствами обеспечить его выполнение. Он спрашивал: «В 5 пункте написано: “как возможно так чрез шпионов проведывать про неприятеля, и о том со осмотрением писать, и поляков ласкать. И к тому что удобно, чем тех шпионов нанимать и других ласкать”, откуды взять?»395. Резолюция Петра на «доношении» А. И. Репнина («1704 после 20 августа до 3 сентября») гласила: «Ласкать и приведствовать словами, а шпионом взять денег отсель или изо Пскова»396. Денежное вознаграждение шпионов было в порядке вещей.
По-видимому, в это время слово шпион не имело отрицательной стилистической окраски. С определением добрый оно встречается в переводе «Мемориала польского короля Августа II», адресованного Петру I в 1705 г. («после ноября 17»). В этом дипломатическом документе польский король «подал» свои мысли, в том числе и в части «Како учреждение здешнего войска и всего к тому приналежащего по достоинству быть надлежит и удобнейше учинитися может»397. Август II рекомендовал Петру I: «Не менши того надлежит различных добрых шпионов, и что более, то лутче, иметь, ибо оными более, нежели подъездами уведать возможно, и тако конницу не надлежит толь часто утомлять будет»398. На этих рекомендациях Петр не оставил никакой резолюции. Неизвестно, разделял ли он мнение польского короля, что не следует «утомлять» конницу подъездами, когда можно использовать шпионов. Известно, что подъезды и шпионы решали разные разведывательные задачи и должны были дополнять друг друга для представления командованию целостной картины о неприятеле.
В канцелярии фельдмаршала Б. П. Шереметева в сентябре 1712 г. сделана следующая запись в «Военно-походном журнале»399: «От агента львовского <Гуденовича> сентября 7 дня: Господин Шпигель здесь день и ночь имеет конференцию с татарским мурзою и чинят фракции, о которых прежде сего писал и в предбудущую почту больше объявлю; ежели угодно, когда оный мурза поедет назад, тогда пошлю с ним шпиона»400. Речь идет о генерале Шпигеле, «стражнике коронном», который по поручению короля Августа II «у Порты Оттоманской ищет тайно с королем шведским помириться»401. Агентом во Львове был русский дипломатический представитель Гуденович, занимавшейся в том числе и разведкой, опираясь на шпионов.
Сохранилась следующая приписка к не дошедшему до нас письму А. В. Кикина, командовавшего корпусом под Митавой, к Петру I от начала февраля (до 6 числа) 1706 г.: «Сего ж дня поимали мы зде шпиона, который с пытки сказал, что он принес писмо к писарю Митавскому,
