что у меня заходилось сердце от наслаждения и страха. Руки и губы скользили по коже невесомыми, обжигающими прикосновениями, давая понять, что Кьер более чем прекрасно изучил мое тело, потому что сегодня он владел им, как именитый музыкант своим инструментом. Я сходила с ума и плавилась в его руках, но все мои попытки доставить ответную ласку были непреклонно пресечены.
И почти задыхаясь, умирая от острого наслаждения, когда он был во мне, когда двигался во мне, когда мои пальцы впивались в литые мышцы рук, а на губах оседали поцелуи вперемешку с хриплым дыханием, я все еще задавалась вопросом – что случилось? Что могло случиться, раз такой мужчина, как герцог, ищет во мне тепла и утешения?
Ответа на этот вопрос не находилось, а сам Кьер определенно не собирался его давать. Он вообще, кажется, вознамерился задремать, стиснув меня в объятиях, и я торопливо выскользнула из-под тяжелеющей руки, по привычке отправляясь в гардеробную.
И там с удивлением уставилась на висящие на вешалках пеньюары различных расцветок, не менее десятка. К одному из них был приколот булавкой сложенный лист бумаги.
«Хватит таскать мои рубашки».
Не в силах задавить безотчетную улыбку на губах, я накинула на плечи первый попавшийся под руку подарок, ни капли не удивившись, что он сел на фигуре, будто был на меня шит. Хотя какое «будто», на меня и был. И я даже знала, где его светлость добыл мерки, но не хотела даже задаваться вопросом – как?
– Ну ты и жадина, – вынесла я вердикт, возвращаясь в спальню.
Кьер, все так же дремлющий, не сменив позы, приоткрыл один глаз, чтобы бросить на меня хитро-вопросительный взгляд.
– Полотенца мне пожалел, рубашки пожалел, изобретений никому не нужных пожалел, – перечислила я, старательно загибая пальцы. – Профессору малознакомому целого мальчика подарил, а для меня отреза ткани жалко! – праведно негодовала я, присев на краешек кровати и принимаясь расчесывать волосы.
– Мальчика, прошу заметить, я дарил тебе. А то, что ты ценными подарками раскидываешься направо и налево – это уже не моя забота, – хмыкнул герцог.
– Конечно, – печально заметила я. Нарастающий азарт в глазах Кьера мне определенно нравился. Может, еще и не все так плохо, как мне показалось? – А бриллианты где, спрашивается? Я после долгих уговоров переступаю, можно сказать, через себя, позволяю от широты душевной преподнести мне бриллианты… и что? И ничего!
– Эри, я сейчас в тебя чем-нибудь кину. И это будут отнюдь не бриллианты.
Угроза звучала вполне серьезно, и общего с предыдущими нежностями имела мало. А от лениво-порыкивающего тона, которым она была произнесена, у меня сладко заныла каждая клеточка тела. Узнаю своего мужчину!
Кьер сел, провел ладонью по лицу, волосам, стряхивая с себя липкую паутину дремы. И я откровенно залюбовалась этим жестом, этим телом, красивым, волевым лицом. Куда там до него графу Грайнему, о коем сейчас были все мечты и помыслы драгоценной матушки.
С графа Грайнема подлая мысль плавно утекла
