проигравших заплатить за войну. Ллойдж Джордж не постеснялся поэксплуатировать эти чувства в своем электоральном обращении, пообещав «потребовать от Германии возмещения всех военных расходов». Избиратели снова выбрали его правительство, одержавшее победу с огромным перевесом голосов. Либералы Асквита потерпели оглушительное поражение.
Тем не менее все эти прозвища, которыми наградили выборы, вводили в заблуждение. Собственно, избирателям эти выборы не казались праздником патриотического энтузиазма и самоутверждения. Многие вспоминают о том, что на них царило уныние, злоба и растерянность. Война выдалась долгой и тяжелой. Победа пришла быстро, поставив всех в тупик. И теперь еще и выборы – совершенно лишний груз. Либеральный политик Чарлз Мастерман, друг Ллойда Джорджа, описал, как ему виделась эта кампания:
Выборы оказались безрадостными. Я выступил на 30 митингах, в основном на открытом воздухе. На нас безостановочно лил дождь, люди в толпе стояли, открыв рот, в полном молчании. Они ничего не приветствовали, и даже на имя Ллойда Джорджа не отвечали радостными криками. Но ничего и не освистывали. Единственное осмысленное высказывание, на которое они ответили легким бормотанием, отдаленно напоминающим одобрение, говорило о том, что эти выборы вообще не стоило проводить [Masterman, 1939, р. 307].
Это была грустная история, но не потому, что толпа жаждала мести, а потому, что общество было не в настроении подписываться на еще один большой проект. Оно хотело вернуться к нормальному положению вещей. Резкое пополнение электората женщинами не оправдало надежд или опасений тех, по чьим прогнозам их участие должно было означать существенные перемены. У большинства женщин-избирателей, как и у большинства мужчин, не было четких взглядов на то, что делать со своей победой. Они лишь знали, что не хотят за нее платить. Политики и общество разделяли язвительность прессы, поскольку это позволяло не заниматься обсуждением более сложных тем. Война финансировалась за счет огромных государственных займов, которые разогрели уже запущенную инфляцию. Никто не хотел говорить о сокращении расходов или выплатах. Поэтому стали говорить о наказании немцев.
Все это придало выборам видимость несущественности. Они, несомненно, показали себя в качестве худшей стороны демократии. В своем выпуске «Paging the Bill» от 14 декабря 1918 г. «The Economist» отметил, что «…выборы и все сопутствующие им обстоятельства стали грустным примером того, как не следует заниматься политикой» [Masterman, 1939, р. 798]. Но в них же была и загадка: мстительность и истерия были попросту прикрытием, способом убежать от сложных решений. Тогда какое же лицо у демократии на самом деле? Существовало два основных взгляда. Один, оптимистический, утверждал, что за всем этим шумом и перекосами периода выборов скрывается здравый смысл общества, который в конце концов даст о себе знать. «The Economist» заявлял, что верит в это: «Наша страна далеко не такая низменная, как, похоже, думают те, кто взывают к ее низменным чувствам». Демократия
