Всех моих милых птенчиков и их наседку?
– Я воды принесу, – говорит Корделия.
– Это дурной знак. – Лавиния падает, уже смеясь, зажав в руке черное перо. – Он означает смерть!
Луиза вытаскивает из-под двери разлетевшиеся перья.
– Нет, не надо! Пусть лежат!
Лавиния хватает Луизу за запястья и втаскивает внутрь.
– Оно погибло благородной смертью. – Лавиния икает. – Это платье… оно пало в битве. – Волосы ее расстилаются по полу до самого дорожного кофра, который она превратила в журнальный столик. – И в какой битве! Ой… как вас зовут, простите?
– Луиза.
– Луиза! – Лавиния снова дергает ее за руку, но уже весело. – Как Лу Саломе (Луиза не знает, кто это). Луиза! У меня была прекрасная, прекраснейшая ночь на свете. Просто дивная ночь. Понимаете?
Луиза вежливо улыбается.
– Не понимаете?
Луиза мнется.
– Я снова во все верю, Луиза! – Лавиния закрывает глаза. – В Бога. И в славу. В любовь и в пыль со звезд… Господи, я обожаю этот город.
Корделия ставит на дорожный кофр стакан воды.
Но Лавиния пробирается к дивану. Она полна блаженства и потемнела от блеска, и посветлела от иного сияния, а Луиза не знает, что сделать или сказать, чтобы понравиться Лавинии, но она научилась наблюдать за людьми и знает, что им нужно. Поэтому, как всегда, она находит нужное начало:
– Знаете, я могу его зашить.
Лавиния садится.
– Что зашить?
– Это же только кайма. Я могу пришить ее обратно. Если у вас найдутся иголка с ниткой.
– Иголка с ниткой? – Лавиния глядит на Корделию.
– У меня в комнате, – отвечает Корделия.
– И вы можете его зашить?
– В смысле… если вы захотите.
– Если я захочу? – Лавиния подбирает юбки. – Лазарь, восстань из мертвых. – Она собирает их на коленях. – Явился я сказать тебе! – Отдергивает руки назад. – Ой, я очень-очень!.. Извините.
– Не стоит, – говорит Луиза.
– Я знаю… знаю… вы, наверное, считаете меня посмешищем.
– Я не считаю вас посмешищем.
– Вы уверены?
Луиза не знает, каких слов ждет от нее Лавиния.
– В смысле…
Лавиния даже не ждет окончания фразы:
– Вы меня не осуждаете?
– Я вас не осуждаю.
– Вы уверены?
Луиза отвечает очень медленно:
– Да, я уверена.
– Ну, нас… Нас было-то всего ничего. Я, отец Ромилос и Гевин. Гевин – самовлюбленный социопат. Он как-то сам мне говорил. Чудеснейший на свете человек, но, строго говоря, самовлюбленный социопат. Так вот, мы решили посмотреть, можно ли проникнуть в Ботанический сад. И оказалось, что можно! Глядите!
Она показывает Луизе фотографию. Лавиния,
