то, плохо объяснил тебе? Меня не беспокоить!
– Вы очень ясно объяснили, милостивый гиазир. Очень ясно. Но только там бароны Маш-Магарт пожаловали. Барон Шоша и баронесса Зверда.
– Да хоть владетели воздуха и тверди! – взревел Вэль-Вира.
От пережитого горя его рассудок стал нечуток к таким аристократическим безделкам, как этикет или благоговение перед владетелями воздуха и тверди.
– Но мы не можем их не принять! Это будет более, чем оскорбление, – частил дворецкий. – К тому же они приехали выразить соболезнования в связи с вашей, то есть нашей, – поправился дворецкий, – утратой.
Вэль-Вира бросил на дворецкого яростный взгляд. Впрочем, осмысленности в нем теперь поприбавилось. Дворецкому показалось, что его увещевания подействовали.
– Ах, соболезнования! Вот оно что! Они приехали выразить соболезнования! Ну тогда милости просим, – со злым сарказмом заключил Вэль-Вира.
Некоторое время спустя в зале появились бароны Маш-Магарт: одетая в траурные белые одеяния баронесса Зверда, чья резкая, агрессивная красота всегда настораживала Вэль-Виру, и ее супруг барон Шоша – невысокий, немного тучный, но очень крепкий мужчина, с виду тянущий лет на сорок.
Войдя в зал, бароны церемонно опустили глаза долу.
– Любезный сосед наш, друг, брат. Прознав о вашей утрате, мы не могли не содрогнуться в ужасе. Смерть госпожи Радны была огромной потерей для нас. И напоминанием о том, что всякая жизнь имеет конец. В том числе и наша.
Покончив со своей методичной декламацией, Зверда выразительно посмотрела на мужа. Барон Шоша, сделав невероятно серьезное лицо, пророкотал:
– Жаль девку. Красивая была. Короче, приносим соболезнования.
– Да-да, – поспешила вклиниться Зверда. – Со своей стороны, мы сделаем все возможное, чтобы облегчить вам, любезный Вэль-Вира, боль утраты.
Зверда горестно вздохнула и худо-бедно изобразила на своем лице скорбь. Шоша мысленно отметил, что его жена сегодня не в ударе.
Но Вэль-Вира, казалось, ничего не замечал. Он сидел на своем кресле и пялился в одну точку, расположенную далеко за спинами супругов Маш-Магарт.
Зверда и Шоша переглянулись. Может быть, пора уходить?
– И где же вы были эти пять дней? – вдруг заговорил Вэль-Вира.
– Мы только позавчера узнали о случившемся, – соврала Зверда. – Пока собрались, пока выехали к вам… Да и пурга сильная была – вот только сейчас до Гинсавера добрались.
– Значит, вы не знали о случившемся. Так? – Вэль-Вира наконец соизволил поместить Зверду в фокус своего зрения.
Баронесса вдруг осознала, что по-прежнему влюблена в своего соседа из замка Гинсавер. Но она быстро отогнала эту мысль прочь – сейчас вспоминать о чувствах было совсем некстати.
– Нет, мы не знали, – кротко отвечала Зверда.
– Не знали, – буркнул Шоша.
– А следы медведицы и черепахи, что я нашел близ изуродованного тела Радны? Разве это были не ваши следы?!
Этот вопрос застал Зверду и Шошу врасплох. Конечно же, это были их следы.
– О чем это вы, Вэль-Вира? – подала голос Зверда.
– По-моему, вы забываетесь, – буркнул Шоша.
– Пусть я забываюсь. Но разве не правда, что в тот вечер ваши кони, любезные бароны, еще долго слонялись по окрестностям горы Вермаут?
– Ничего не знаем. Это были не наши кони, – быстро ответила Зверда.
– Но главное – главное, перед смертью Радна успела сказать мне, что это были вы! – Вэль-Вира привстал, опираясь на подлокотники кресла.
В зале повисла зловещая пауза. Но не успела Зверда приступить к новой очереди запирательств, как барон Шоша поднял глаза на Вэль-Виру, подбоченился и медленно, с расстановкой произнес:
– Да, это сделали мы. Мне надоел этот дурной балаган.
Зверда нервно выдохнула. Как ни странно, она восприняла неожиданное признание Шоши с облегчением. Она не любила лицемерить. Она ненавидела играть и врать. Теперь, к счастью, можно было этого не делать. И Зверда добавила:
– Да, это мы убили Радну. И, откровенно признаться, имели на это право.
– О каком праве вы говорите, зверское отродье?
– О праве ледовооких. Ты нарушил запрет, Вэль-Вира.
– Я ничего не нарушал!
– Нет уж, ты нарушил! И не один. Терпеть твой произвол у нас более не было желания, – грозно сказал Шоша. – Разве ты не знаешь, кем была Радна? Разве ты не знаешь, что она не была ни женщиной, ни гэвенгом?
