наклонился пониже, силясь разобраться, что это за хрустальные поверхности, но даже с близкого расстояния мне не удавалось установить, как они сделаны. Летательный аппарат не оправдал моих ожиданий; если бы он поднялся в воздух, это было бы, надо думать, потешное зрелище. Выпрямившись, я увидел, что Амелия отступила на шаг.
– Скажите, – обратился я к ней, – вам случалось помогать сэру Уильяму в лаборатории?
– Да, когда он просил меня об этом.
– Значит, вы его доверенное лицо?
– Если вас заботит, способна ли я уговорить его купить ваши очки, то полагаю, что да.
Я ничего не ответил: злосчастная история с очками совершенно выскочила у меня из головы.
Мы медленно двинулись обратно в сторону дома, вышли на лужайку, и только тогда Амелия смилостивилась:
– Теперь, быть может, отправимся на велосипедную прогулку?
– С радостью.
Мы вернулись в дом, и Амелия вызвала миссис Уотчет. Достойной женщине было сказано, что мы сейчас выйдем из дому, но чай тем не менее следует сервировать как обычно, в четыре тридцать. Затем мы отправились к навесу, под которым хранились велосипеды, выбрали себе по машине и вывели их, придерживая за руль, через сад к границе Ричмонд-парка.
3
Мы устроились в тени деревьев, нависающих над берегом живописного пруда, и Амелия наконец поведала мне, что произошло с ней наутро после нашего разговора.
– На завтрак меня не позвали, – рассказывала она, – а я очень устала и проспала. В половине девятого меня разбудила сама миссис Энсон, которая принесла мне завтрак в постель. Затем, как нетрудно догадаться, я удостоилась чести выслушать лекцию о воззрениях миссис Энсон на вопросы морали. Лекция, как водится у этой дамы, была весьма продолжительной.
– Она была разгневана? И вы не пытались ей ничего объяснить?
– Нет, она не была разгневана или по крайней мере сдерживала свой гнев. Но объяснять что бы то ни было просто не имело смысла. Миссис Энсон тут же картинно поджимала губы. Она твердо знала, что произошло, пришла на этот счет к совершенно определенному выводу, и мне сперва казалось, что, сделай я хотя бы робкую попытку поколебать этот вывод, опровергнуть вынесенный заранее приговор, она умрет от негодования. Потому я сидела и покорно выслушивала ее наставления. Вкратце они сводились к тому, что я образованная и воспитанная юная леди и «жить в распущенности», как выразилась миссис Энсон, мне отнюдь не подобает. Однако в известной мере эти проповеди были и вправду поучительны. Я вдруг осознала, что, бичуя других за их воображаемые проступки, хозяйка в то же время сгорает от страстного, неукротимого любопытства. Невзирая на весь свой напускной гнев, миссис Энсон втайне надеялась разузнать, что же случилось на самом деле.
– Полагаю, ее любопытство осталось неудовлетворенным? – осведомился я.
– Почему же? – улыбнулась Амелия, подобрав с земли веточку и обрывая с нее листок за листком,
