style="font-size:15px;"> – Случается и такое, – едва заметно склонил голову охранник. – Кто только ни попадал сюда – и писатели, и артисты-комики да художники-гомики…
– Грюн Эвард, – жестко повторил пришелец. – Не забудьте назвать именно это имя.
– Мистер Эвард писатель?.. – уточнил сержант, и вдруг поморщился так, что даже огромная, отливающая желтизной лысина его зашлась рябью морщин и стала похожей на неожиданно оголившееся полушарие мозга.
– Мистера Согреда моя профессия удивит намного меньше, нежели вас, – сдержанно втемяшивал в это «полушарие» Эвард, намекая, что давно знаком с его шефом.
– Это я к тому, что один писатель у нас уже есть. Не тюрьма, а камерный пен-клуб!
– Так вы доложите или нет?! – не стал вникать в смысл его слов Эвард. Однако отметил про себя: «Этот, по крайней мере, догадывается о существовании пен-клуба. Неслыханная в полицейских кругах начитанность».
– Само собой, сэр, – вновь с демонстративной вежливостью склонил голову дежурный, берясь за телефонную трубку. – Сюда, в общем-то, и журналисты уже давно не суются, поскольку мистер Согред отвадил их.
Доложив начальнику о пилигриме, он с минуту сидел, прижав трубку к уху, и озадачено глядел на Эварда.
«Неужели Согред постарается „не вспомнить“? – занервничал тот. Собственно, ему безразлично, до какой степени начальственных амбиций созреет сам начальник тюрьмы, лишь бы помог осуществить задуманное. – Вдруг сработает профессиональная зависть, это проклятие всего творческого люда? Но у Согреда нет причин… Впрочем, причины всегда отыщутся».
Невнятные размышления Грюна были прерваны появлением самого Роя Согреда. На лестнице, ведущей со второго этажа, возник приземистый, непомерно широкоплечий господин лет сорока пяти, в довольно заношенном сером костюме, и с безбожно растрепанной копной рыжевато-седых волос, часть из которых закрывала его на удивление узкий лоб и спадала на глаза.
«Похож на давно нестриженого фюрера, перенесшего истерический шок после Сталинградской битвы», – ударился в спасительную образность Эвард, чтобы как-то излить неожиданно нахлынувшую на него неприязнь к Согреду. Хотя… почему неожиданно? Эту желчную неприязнь он ощущал постоянно, еще со студенческих лет. Она стала частью его памяти, его существования в литературном мире.
– Неужели это ты, Грюн?! – ошарашено признал в нем друга юности начальник «Рейдер-Форта». Причем умудрился сделать это еще со средины пролета. – Черт бы тебя побрал! Ты в качестве кого сюда: инспектора, журналиста, нет, узника? Обычно моих старых знакомых доставляют сюда в наручниках.
– В чем проблема? Прикажи своему сержанту. Стоит ли нарушать традицию?
– Писатель Грюн Эвард! – не слушая его, предавался изумлению Согред. И в былые годы их знакомства никаких диалогов Рой не признавал. Мирился только с одной формой общения – монологом, демонстрируя полное безразличие к тому,
