нас обоих совершенно не заставляла тогда задуматься и ужаснуться другая фраза: «В руках у нас винтовка!» А ведь речь шла о винтовке, с помощью которой наши деды истребляли друг друга.
Таково было поколение. Мы на себя взглянули по-иному много позже, во время несуразной нашей перестройки и… ужаснулись.
Вспомнились слова Иосифа Бродского: «Одно стихотворение пишет другое».
Что-то похожее происходит и со мной. Предыдущий разговор толкает вернуться и говорить снова. Я как будто не могу выговориться, спешу это сделать. Видимо, понимая, что не могу добраться до истины, пытаюсь из раза в раз, вновь возвращаясь к своим мыслям, идти дальше и иногда вдруг спотыкаюсь о понимание того, что не могу ясно выразить, что же такое со мной и со всеми нами происходит. А кто сейчас может точно сказать, что творится с нами? Думаю, по большому счету это сможет определить кто-то лишь много лет спустя.
Я полагаю, что разуму человеческому дано некое ограничение. Некоторые вещи даже гениальные люди не способны сразу до конца понять. Так заложено природой. Иначе была бы сломлена воля к жизни. Ведь поиск смысла и истины – уже жизнь.
Июнь
В нашем селе, где я родился и жил до восемнадцати лет, двое крепких парней решили сделать доброе дело. За селом в реку Самарку впадает небольшой безымянный приток. Тихая в летнюю пору, речушка в половодье, собирая с окрестных полей воду, несет огромный поток, – ревущий, многоголосый и разъяренный. Парни решили перегородить дорогу потоку плотиной, прорыть небольшой перешеек и пустить поток по старице в ту же Самарку, но километром выше по течению от старого места. Смысл был в том, что на этом пути поток по своему ходу заполнял бы несколько обмелевших озер и они, по замыслу, должны были ожить и пополниться рыбой. Благое дело. Осенью два бульдозера с одобрения начальства и односельчан, усиленно рыча, выполнили свое дело, подчиняясь воле азартных ребят.
А весной случилось следующее. Как и замышлялось, все озера заполнились водой, но так сильно, что затопило на все лето песчаные, сотни лет служившие людям дороги, некоторые уголки леса стали недосягаемы, развелись мошкара, гниль. Мало того, поток, разъяренный в азарте освоения новых путей, с такой силой вырвался к Самарке, что на целом гектаре повалил вековые осокори, они своими телами вкривь и вкось накрыли новое русло и получились чудовищные завалы, – гигантские и фантастические. Чуть ниже выхода потока на левом берегу реки выдавался огромный скалистый мыс, поросший старинными дубами. Мыс был олицетворением, казалось, вечного и постоянного. Этот мыс со всем, что на нем росло, снесло в одночасье, река раздвоилась, и чуть ниже образовался, не весть по каким законам, остров. Изменилось все окрест. Старое русло превратилось в заболоченную неприглядную низину, зарастающую кугой. Люди не сразу смогли привыкнуть к новому. Некоторые поговаривали о том, чтобы разрушить плотину и вернуться к старому руслу реки. Когда я рассказал эту историю своему приятелю, назвав в шутку тех ребят прорабами перестройки, он усмехнулся:
– Действительно, наша перестройка. Но с одной разницей.
– С какой?
– Ребята
