всяких сомнений, человек может прийти к нему лишь после того, как предпринял все необходимые усилия, чтобы достичь энергетического равновесия с потерпевшей стороной. В результате этого данное предприятие делается сложным вдвойне.
Мы можем обмениваться все новыми и новыми аргументами относительно природы прощения, но единственное, на чем сходятся все, – что традиционное, обычное прощение является делом исключительно трудным, и очень немногие люди способны к нему прийти. А самопрощение дается еще труднее. И в качестве дополнительного подтверждения того, насколько трудно нам прощать, мы видим, что, когда человеку удается искренне простить кого-то за достаточно серьезное преступление против него, этого человека нередко приглашают на популярные телевизионные передачи – например, на шоу Опры Уинфри.
Однажды я наблюдал, как Опра, онемев, слушала мать убитого парня, которая утверждала, что она простила убийцу – и не просто год за годом посещала его в камере смертников, но даже накормила его ужином в собственном доме. Опра просто не верила, что такое вообще возможно, – и прямо сказала об этом. Полагаю, не поверили и 99,9 % ее зрителей… У меня даже есть особое название для прощения такого типа – экстраординарное прощение. Меня не покидало ощущение, что тот человек, который был, очевидно, виновен в убийстве и с которым мать жертвы, тем не менее, сумела сдружиться, нашел возможность выразить свое раскаяние, простить себя и дальше жить с высоко поднятой головой – именно потому, что его сумела простить она.
Я полагаю, что традиционное прощение отнимает так много времени и дается с таким трудом как раз потому, что в этом случае мы пытаемся уравновесить противоположные и непримиримые энергии – желание простить и потребность в осуждении. Причина в том, что в случае обычного прощения обе наши ноги твердо стоят на почве сознания жертвы. И это касается как прощения, так и самопрощения в их традиционной форме.
В случае традиционного прощения мы считаем очевидным, что обидчик сделал что-то «плохое» жертве, вследствие чего жертва претерпела страдания. Потребность винить другого человека и возлагать на него ответственность остается очень сильной, несмотря на желание простить. В случае самопрощения мы исходим из предположения, что сами сделали что-то плохое, за что заслуживаем осуждения, однако, несмотря на свой проступок, мы также желаем простить себя.
До тех пор пока мы ощущаем себя жертвой произошедшего – а большинству из нас кажется очевидным, что так оно и есть, – прощение остается невозможным на практике. И тем более это касается самопрощения. Мне кажется очевидным, что эти энергии не могут быть рассеяны, и именно поэтому Опра с таким недоверием отнеслась к той женщине, которая, кажется, преодолела эту трудность. Вот и мне сложно ей поверить. В 99,9 % случаев желание осудить берет верх.
Мы уже установили, что осуществить самопрощение на самом деле еще труднее, чем простить других, ибо этот процесс
