клёвку пришлось пропустить…
Команда сбросила Ивана с нар – сработал выработанный за три месяца рефлекс. Едва разлепив глаза, он надёрнул галифе, матюгнул Василя, который свалился с верхних нар ему на голову, быстро-быстро накрутил портянки и обмотки – тоже сказались тренировки, надёрнул грубые ботинки, двумя движениями завязал шнурки и уже на ходу из палатки надел гимнастёрку. За ним, толкаясь, из палатки выскакивали солдаты взвода.
– Стройся!
– Тю, сдурилы! – Василь, протирая глаза, глянул на восток, где только-только за лесом поднималось солнце. – И в виходный не дадуть поспаты.
Взвод построился, справа и слева такие же квадраты других взводов – на вытоптанной площади, поротно, батальоны полка, на дальнем краю те, кого строевики называют «обоз». Иван – второй с правого фланга взвода, рядом, выше его ростом, Фёдор Дубов, массивный флегматичный парень, уралец, за Дубовым – на полшага впереди – командир взвода, старший сержант Путник, невысокий крепыш с хорошо поставленным командирским голосом, сверхсрочник.
Иван видит нечто странное: ни ротного командира нет, не видать комбата, нет командира полка и вообще нет никого из командиров других рот и батальонов, не говоря уж о комиссаре полка, он на утреннем построении и прежде появлялся очень редко. Зато в полусумраке рассветного дня перед строем, чуть левее второго взвода второй роты первого батальона, он видит две довольно высокие фигуры в плащах, с фуражками на головах, фуражки с необычно высокими тульями, а чуть в стороне от них и чуть ближе к строю, невысокий худенький военный в странной серой форме. В правой руке его хлыст, ивовый прут. Человечек стоит, слегка расставив ноги, для большей устойчивости, как стоят и те двое, похлопывает себя прутом по голенищу надраенного хромового сапога. Что-то знакомое почудилось Ивану в этом военном, спустя мгновение Иван признал в нём полкового писаря. Шибздик, так за глаза называли его солдаты. Фамилии его Иван не знал, но дважды видел в штабной палатке. Так это его голос поднял полк – голос у Шибздика был мощным, не вязавшимся с его хлипкой фигурой. «Что он тут командует?» И только теперь Иван увидел за спинами этих троих, там, где были навесы для винтовок, расставленных в козлах, автоматчиков. По два на каждую пирамиду оружия. На головах каски, ноги расставлены для устойчивости, автоматы, не наши, на уровне живота, направлены прямо в строй взвода. И сапоги – чудные сапоги с широкими голяшками, будто пошиты были на слонов, а достались вот этим воякам.
«Немцы!»
– Фрицы! – слышит Иван негромкий изумлённо-растерянный голос из-за спины.
– Смир-р-но! – Бывший писарь командует с видимым наслаждением.
Строй, приученный к повиновению, вздрагивает и замирает. Зябко. За навесами для оружия, в кустах, всё ещё плавает, редея, туман – там ручей, в котором обычно умывались солдаты после утренней пробежки. Тени от деревьев, что восточнее палаток, длинны, и солнце ещё не освещает импровизированный плац – утоптанную солдатскими сапогами большую поляну.
Один высокий в плаще делает небольшой шаг вперёд и произносит что-то на немецком, не повышая голоса, не заботясь, чтобы его услышали все. Писарь переводит его во всю силу своих лёгких.
– Солдаты Русской армии, сегодня настал для вас великий день! День освобождения от коммунистов и жидов. Славная Германская армия по приказу фюрера…
Раздалось дружное: «Хайль!» – и все увидели, что не только у оружия стоят автоматчики, но и на флангах полка шеренги их, и не только автоматы направлены на безоружных солдат, но и пулемёты готовы по малейшей команде вступить в дело.
– …по приказу фюрера перешла границу и готова уничтожить ненавистный вам режим и в первую очередь ликвидировать ваших угнетателей: евреев и коммунистов. Наш великий фюрер так решил, и так будет!
В это время послышался нарастающий гул, все невольно подняли головы: высоко в небе с запада на восток шла целая армада самолётов.
– Фюрер, – продолжал переводить писарь, – зовёт всех честных русских солдат вступить в борьбу с коммунизмом, вступить в великую и непобедимую Германскую армию. После скорой и неизбежной победы наш фюрер обещает вам свободу и землю, право быть хозяевами, право распоряжаться теми, кто не освободится от коммунистической заразы.
Пауза. Видимо, необходимая для того, чтобы русские солдаты усвоили сказанное. Немец отступил назад, на прежнее место, и теперь уже видно было, что на руке писаря выше локтя чёрная нарукавная повязка с двумя изломанными, как молнии, белыми линиями, а на фуражке что-то похожее на череп с двумя костями под ним. «Эсэсовец», – слышит Иван шёпот за спиной. Это ему пока ничего не объясняет. Писарь-эсэсовец скомандовал:
– Кто вступает в великую Германскую армию, выйти из строя!
Похоже, он прекрасно знал, что нужно делать и как командовать бывшими его сослуживцами.
Полк
