p>
Как можно ее не любить! Да и как не любить само Рождество! Недаром люди, даже далекие от церкви, почти всегда отмечают этот праздник, поздравляют друг друга, тем самым приобщаясь к «волшебству». Праздник Рождества проникнут светлой радостью и ожиданием чуда, которое может совершиться не только для детей, но и для взрослых – для всех, кто искренне верит в возможность чудес, то есть событий, которые в один миг переменят к лучшему самую безнадежную ситуацию.
Потерянное имущество вернется, больной выздоровеет, сирота обретет родителей, безвестный талант получит признание. Такое событие порой кажется случайностью, простым везением, но разве везение не может оказаться результатом вмешательства свыше? Особенно в Рождество.
Веру именно в такие, на первый взгляд самые обыкновенные, чудеса поддерживает рождественская проза, в то же время настаивая, что чудеса совершаются не только Божьим провидением, но и руками людей. Люди, в которых живо чувство сострадания и стремление быть добрыми, милосердными и щедрыми, сами способны творить чудеса для других, а Божье провидение лишь сводит вместе страждущего и того, кто может оказать помощь.
Кто становится счастливее в результате такой встречи? Тот, кто получает помощь, или тот, кто получает возможность помочь и проявить истинно христианские качества? Рождественская проза отвечает на этот вопрос по-разному, но одно несомненно – все участники событий начинают чувствовать присутствие Бога, замечают Его вмешательство в свою судьбу, и это необыкновенное ощущение наполняет жизнь смыслом.
Разумеется, в рождественских рассказах, как бы ни были они похожи на сказки, чудеса происходят не всегда. Порой ожидание оказывается напрасным, но даже при таком исходе сохранение веры в чудо является чудом само по себе. Надежда помогает жить, не падать духом, не отчаиваться и не впадать в уныние, ведь уныние – грех.
Почему надежда так сильна именно в Рождество? Наверное, это еще одно чудо, связанное с праздником. Рождество пробуждает веру и дарит надежду, несмотря ни на что. С приходом рождественской ночи что-то неуловимо меняется в людских сердцах. Это маленькое чудо затрагивает если не каждого, то почти каждого, а рождественская проза становится особенно созвучной общему настроению.
Федор Михайлович Достоевский (1821—1881)
Мальчик у Христа на елке
Дети странный народ, они снятся и мерещатся. Перед елкой и в самую елку перед Рождеством я все встречал на улице, на известном углу, одного мальчишку, никак не более как лет семи. В страшный мороз он был одет почти по-летнему, но шея у него была обвязана каким-то старьем – значит, его все же кто-то снаряжал, посылая. Он ходил «с ручкой»: это технический термин, значит – просить милостыню. Термин выдумали сами эти мальчики. Таких, как он, множество, они вертятся на вашей дороге и завывают что-то заученное; но этот не завывал и говорил как-то невинно и непривычно и доверчиво смотрел мне в глаза – стало быть, лишь начинал профессию. На расспросы мои он сообщил, что у него сестра, сидит без работы, больная; может, и правда, но только я узнал потом, что этих мальчишек тьма-тьмущая: их высылают «с ручкой» хотя бы в самый страшный мороз, и если ничего не наберут, то наверно их ждут побои. Набрав копеек, мальчик возвращается с красными, окоченевшими руками в какой-нибудь подвал, где пьянствует какая-нибудь шайка халатников, из тех самых, которые, «забастовав на фабрике» под воскресенье в субботу, возвращаются вновь на работу не ранее как в среду вечером. Там, в подвалах, пьянствуют с ними их голодные и битые жены, тут же пищат голодные грудные их дети. Водка, и грязь, и разврат, а главное, водка. С набранными копейками мальчишку тотчас же посылают в кабак, и он приносит еще вина. В забаву и ему иногда нальют в рот косушку и хохочут, когда он, с пресекшимся дыханием, упадет чуть не без памяти на пол.
…и в рот мне водку скверную
Безжалостно вливал…
Когда он подрастет, его поскорее сбывают куда-нибудь на фабрику, но все, что он заработает, он опять обязан приносить к халатникам, а те опять пропивают. Но уж и до фабрики эти дети становятся совершенными преступниками. Они бродяжат по городу и знают такие места в разных подвалах, в которые можно пролезть и где можно переночевать незаметно. Один из них ночевал несколько ночей сряду у одного дворника в какой-то корзине, и тот его так и не замечал. Само собою, становятся воришками. Воровство обращается в страсть даже у восьмилетних детей, иногда даже без всякого сознания о преступности действия. Под конец переносят все – голод, холод, побои – только за одно, за свободу, и убегают от своих халатников бродяжить уже от себя. Это дикое существо не понимает иногда ничего: ни где он живет, ни какой он нации, есть ли Бог, есть ли государь; даже такие передают об них вещи, что невероятно слышать, и однако же, все факты.
Но я романист и, кажется, одну «историю» сам сочинил. Почему я пишу: «кажется», ведь я сам знаю
