до конца. Неплохо было бы увидеть свой профиль на монетах, но это, пожалуй, слишком даже для сверхидиотических мечтаний. И это отвлекает от самой (наисладчайшей) темы встречи.
Итак – паперть. О чем только не передумает Женщина-Цунами, глядя на ослепительно-прекрасную Елизавету! На дочь, от которой она так подло и вероломно отказалась. Она проклянет день, когда совершила это преступление, и ей ничего не останется, как кинуться в ноги брошенному ребенку. Первая попытка будет неудачной (Женщине-Цунами помешают телохранители и свита), но затем…
Затем наступит самый волнующий момент, ради которого вся эта вавилонская башня ерунды (с элементами клинического бреда) и затевалась.
Царственным (каким же еще!) жестом Елизавета отстранит телохранителей, приблизится к матери, поднимет ее, коленопреклоненную, с земли и прижмет к своему великодушному сердцу. Она простит мать и возьмет с собой в Монако, и они будут счастливы до конца дней своих.
Помимо паперти существует еще несколько детально разработанных вариантов первого свидания с Женщиной-Цунами, но этот нравится Елизавете больше всего. Прокрутив его в мозгу, она засыпает счастливой.
А просыпается несчастной, в своей маленькой комнатке, которая не могла бы претендовать даже на место для хранения швабр в монакском королевском дворце, не говоря уже о помещениях посолиднее. При свете дня фантазии Елизаветы скукоживаются и превращаются в пыль, лучше уж сосредоточиться на мантрах о зимнем парке аттракционов: я была там, именно там, и мне было хорошо.
Но и днем отказаться от мыслей о Женщине-Цунами не так-то просто. С Карлушей о ней не поговоришь, и Елизавета выбирает в качестве наперсниц своих подруг – тем более что им давно не дает покоя мрачное Елизаветино расположение духа.
Рассказ о внезапно объявившейся матери производит на них неизгладимое впечатление. А когда выясняется, кто стоит за туманным словообразованием «Женщина-Цунами», Пирог и Шалимар и вовсе выпадают в осадок.
– Ты гонишь! – после двухминутного изумленного молчания произносит Пирог.
– Ни капли не гоню.
– Поклянись! – наседает Шалимар.
– Клянусь здоровьем папочки.
– Нашла чем клясться! Твой папахен проспиртовался лет на двести вперед, он нас всех здесь пересидит! Клянись чем-нибудь другим.
– Ну хорошо… Чтоб меня раздуло до размеров Монтсеррат Кабалье, если я гоню…
– Положим, ты уже от нее недалеко. – Шалимару не чужды ни ехидство, ни художественные преувеличения. – Но считай, что мы тебе поверили.
– Не знаю, не знаю. – Пирог рассматривает Елизавету так пристально, как будто видит в первый раз. – Вы и не похожи нисколько. Я и то больше похожа! Она еще одну дочку в роддоме не оставляла? Я бы от такой термоядерной маман не отказалась, чес-слово!
– Я бы тоже не отказалась, – вздыхает Елизавета. – Это она от меня отказалась.
