Ты замечательный отец! Все девчонки мне завидуют.
– Девчонки?
– Ну да. Из класса. Мои подруги.
Сказанное Елизаветой было по меньшей мере художественным преувеличением: ни Пирогу, ни Шалимару и в голову бы не пришло завидовать семейной идиллии Елизаветы Гейнзе. Карлуша был старым. Старость сама по себе – не такой уж большой недостаток (хотя и недостаток). Старость в исполнении Шона Коннери или Жака Ширака – вообще подарок судьбы, а как иначе, если тебя окружают почет, слава, приличный капиталец, биографы, папарацци, кардиологи, диетологи, хирурги-пластики, а также толпы поклонников и соратников по борьбе. Старость в исполнении Карлуши была просто старостью, к тому же – не слишком удачливой. Карлушу в принципе можно было причислить к неудачникам, но в этом он не признавался даже самому себе – «все в порядке, блюмхен, мы движемся в нужном направлении и придем к счастливому будущему, разве у тебя есть сомнения?».
Если сомнения и возникали, Елизавета гнала их прочь. Иначе, от полного отсутствия перспектив, только и оставалось, что сунуть голову в петлю. А делать этого Елизавета не хотела, она хотела жить вечно, в полном соответствии с традициями семейства Гейнзе. И потом – выказать хоть малейшее недовольство существующим положением вещей означало бы расстроить Карлушу, а это повлечет за собой скачок давления, бешеную тахикардию, приступ ревмокардита с одышкой и повышением температуры – ведь Карлуша все-таки не мальчик.
– …А что, у твоих подруг проблемы с отцами?
– Не то чтобы проблемы… Просто отсутствие взаимопонимания.
– Но ведь у нас все по-другому?
– У нас – совет да любовь, полное проникновение друг в друга и сердца наши бьются в унисон.
Произнеся это, Елизавета заключила отца в объятия и крепко расцеловала в обе щеки. Карлуша ответил ей прочувствованным поцелуем в лоб, что тоже соответствовало раз и навсегда заведенному ритуалу. А после поцелуя непременно должен последовать беглый экзамен по немецкому.
– Теперь скажи, как на языке твоих предков будет звучать выражение «в унисон».
– Einstimmig, – бодро ответила Елизавета.
– Все верно, блюмхен. Ты меня очень радуешь.
– А ты меня. Нашу любимую, да?
– Конечно.
– А потом ты расскажешь мне про этот ужасный гитлерюгенд.
– Возможно… Возможно, что и расскажу.
– И про человека, который звонил тебе.
– Не знаю…
В последовавшем затем «Полете шмеля» Карлуша два раза сбился с такта – это было непостижимо, невероятно и только укрепило Елизавету в мысли: им с отцом угрожает какая-то опасность. Ощущение совсем новое и жутко неприятное, ничего общего не имеющее с ее обычными, всегда расслабленными и благостными ощущениями и мечтами. Как вести себя перед лицом надвигающейся беды, Елизавета не знала, но на всякий случай усилила рацион питания, включив в него большое количество зелени, мясных полуфабрикатов и рыбных
