проявил свою милость к обитающим здесь – митрополиту Вениамину и архиепископу Михаилу Гродненскому. Потрапезовавши вместе, они около этого времени были здесь. Архиепископ Михаил ушел отсюда минут за пять, а митрополит Вениамин – по свойственной ему медлительности – за две, и то после неустанного приглашения остававшегося там моего келейника. Не успели они отойти в задние комнаты, как раздался этот оглушительный, разрушительный выстрел. А если бы я оставался в Чудове, то смело говорю, что меня и преосвященного Вениамина теперь не было бы на свете. Дело в том, что я после общего трапезования, которое обыкновенно оканчивалось около половины третьего, почти всегда заходил к преосвященному Вениамину, где к этому времени подавался самовар. Думаю, что я и теперь сделал бы то же самое. Может быть, только я убоялся бы и не пошел бы.
После этого выстрела в переднюю вскоре последовал второй, угодивший уже в комнату митрополита Вениамина. Здесь он попал в угольное – от Успенского собора – окно, пробил стену, ударился в другую и упал, не разорвавшись, тем не менее произвел большие опустошения. Большая икона св. Алексия, стоявшая в углу, разорвана и отброшена, а маленькие иконы Божией Матери остались совершенно целы. Прекрасные часы разбиты, камилавка митрополита скомкана, везде камни, кирпичи, все в мусоре; койка митрополичья тоже засыпана осколками камней. Опять, если бы это было при митрополите Вениамине, он если бы остался жив, то был бы искалечен.
Когда таким образом стало очевидно, что монастырю и святыням угрожает разрушение, то архиепископ Михаил с наместником епископом Арсением и братией решили немедленно перенести мощи св. Алексия из Алексиевского храма в Михайловский храм*, в подземелье, место, где покоится патриарх Гермоген. И вот началось изнесение под рев пушек и неумолкаемую пулеметную и ружейную пальбу. Несен он был на руках, без раки. Здесь, в подземелье, мощи св. Алексия были поставлены в алтаре пред престолом, и архиепископ Михаил сказал краткую импровизированную речь, которой все были потрясены и проливали слезы. После этого здесь непрерывно шли службы и моления. У старца Зосимовского Алексия исповедовались и готовились к смерти. Братия с верхних этажей переместилась в нижний и подвалы.
По осмотре митрополичьих помещений мы по галерее отправились в мою келлию, в помещение Наместника. Из дверей пугливо высматривали братья; встречались «товарищи», под видом искания спрятавшихся юнкеров врывающиеся в монашеские кельи с целью грабежа. Пообедали у наместника, епископа Арсения*. Он нервничает. Рассказывал о пережитых ужасах, и что ему нужно отдохнуть. Попал осколок шрапнели и в мою комнату, через окно, на котором была большая икона Знамения Божией Матери. Шрапнель ударилась в оконный переплет, разбила окно и тут же упала, не повредив иконы. Достойно примечания, что как раз у этого окна стоял аналой, на котором я, уходя, оставил листок под заглавием: «Божия Матерь – наша Заступница». Теперь в моей комнате
