Орде, никто иной. И не береди душу, Анна!..
– Князь мой! – приближаясь к нему, с тихой мольбой в голосе сказала она. – Но ведь они убьют тебя! Если уж здесь они хотели схватить тебя, а там… да и уж если Федора Рязанского умертвили, а ведь что он для них? И поедешь ты, с твоей гордостью?
– Да! – прервал ее Даниил. – Уж глумиться надо мною не будут… про то знаешь…
– Знаю! – вдруг выкрикнула она, и глаза ее зажглись диким блеском. – Но и ты знаешь, что над собою супруга князь-Федора, Евпраксия, сделала!.. Та и младенца с собою вместе не пожалела… а у меня уж большие все!..
– А Дубравка? – тихо-грозным голосом возразил он.
– Что ж Дубравка? – уже и себя не помня, отвечала княгиня. – О ней будет кому позаботиться.
– Стыдися, княгиня! – крикнул он голосом, какого уже давно от него не слыхала Анна. – Постыдное и страшное слово твое! А еще и христианкою нарицаешься!.. Опомнись! Подумай о себе, княгиня: кто еси?!
И, потрясенная гневным словом его, она смирилась и, тихо жалобясь ему на него самого, стала молить, чтобы он простил ее, обеспамятевшую от любви, от скорби, от страха за него.
Он стал утешать ее.
Совсем было покорившаяся неизбежному, Анна снова вскочила.
– Даниль! – с невыразимой скорбью вскричала она. – Неужели именины твои будут среди поганых?
Князь рассмеялся.
– Что ж делать! – сказал он. – Уж так довелось! – И, успокаивая ее и отводя на другое, промолвил: – Вот и расстроила и огорчила меня! А ведь я, хатунь моя, ханша моя, шел беседовать, шел советовать с тобою много!
– Да? Да? – проговорила, радуясь, Анна и, чтобы загладить скорее вину, поспешно отерла дрожащими руками заплаканные глаза свои. – Эзитурмен – я слушаю, господин мой!
– Шел беседовать с тобою о яблоке Париса, – сказал князь.
В дворцовой церкви о полудни митрополит Кирилл отслужил напутственный молебен, благословил князя. Затем, перейдя в большую столовую палату, посидели в ней молча с мгновенье времени и поднялись, и князь стал прощаться с женою, с братом, с боярами ближними, с чадами и домочадцами.
Когда он поцеловал Анну, она взглянула на него и чуть слышно сказала:
– Я провожу тебя… до столпа только!..
Он жалостно посмотрел на нее.
– Не надо, княгиня моя мила, Анна… дальние проводы – то лишние слезы, – так сказал он, и она потупила очи свои и ничего, ничего не сказала ему более.
Склонив голову перед старшим, принял прощальное лобзанье его брат Василько и, тяжело вздохнув, глянул ему в глаза своими синими ясными глазами и молвил:
– Все, что наказывал мне, брат мой и господин, то все будет свято!
И отошел.
– Прощайте, сыны! – проговорил князь, одного за другим на краткий миг привлекая головою к плечу своему и целуя.
– Прощай, государь! Прощай, отец! – один за другим ответствовали ему сыновья и, поклонясь, отходили.
Опустя
