и с души не воротит. Голова у меня закружилась. От быстрой этой езды, хотя почти вовсе и не тряской, в глазах у меня помутилось, и я принужден был извергнуть все содержимое своего желудка. Общество мое все сочли неприятным, но промолчали, сказав только, что я слишком плотно поужинал, да некий парижский аббат решился защитить меня и объявил, что я слаб желудком. Завязался спор. Выйдя из терпения, я оборвал их разговор:
– Оба вы ошибаетесь: желудок у меня отличный, и нынче не ужинал я вовсе.
Мужчина в годах, рядом с которым сидел мальчик лет двенадцати-тринадцати, сказал мне сладким голосом, что не следовало указывать этим господам, что они ошибаются: я мог бы сказать, что они не правы – подобно Цицерону, каковой не сказал римлянам, что Катилина и прочие осужденные умерли, но что они отжили свое.
– Да не все ли равно?
– Прошу прощения, сударь: одно учтиво, а другое не учтиво.
Тут он произнес блистательную речь о том, что есть учтивость, и под конец сказал смеясь:
– Бьюсь об заклад, сударь, вы итальянец.
– Да; но почему вы узнали, осмелюсь спросить?
– О! О! по тому, каким вниманием вы удостоили мою долгую болтовню.
Тут все общество расхохоталось, а я пустился опекать этого чудака; он был гувернер сидевшего рядом юноши. Во все пять дней он наставлял меня во французской учтивости, и когда пришло время расстаться, отозвал меня в сторону со словами, что хочет сделать мне маленький подарок.
– Какой?
– Вам надобно позабыть и выбросить вовсе из головы частицу нет, каковую употребляете вы немилосердно когда надо и когда не надо. Нет – не французское слово. Скажите «прошу прощения»: смысл таков же, но никто не будет оскорблен. Сказав нет, вы уличаете собеседника во лжи. Забудьте его, сударь, либо готовьтесь к тому, что в Париже вам придется поминутно обнажать шпагу.
– Благодарю вас, сударь, и обещаю до конца дней своих не говорить более нет.
В Париже поначалу казался я сам себе величайшим преступником, ибо только и делал, что просил прощения. Однажды я решил даже, что попросил его некстати и меня вызывают на ссору. То было в комедии: один петиметр по неосторожности наступил мне на ногу.
– Простите, сударь, – быстро произнес я.
– Это вы меня простите.
– И вы меня.
– И вы меня.
– Увы, сударь: простим же друг друга оба и позвольте вас обнять.
Так окончился наш спор.
Однажды наш гондола-дилижанс мчался полным ходом, и я довольно крепко спал в вертикальном положении, как вдруг сосед мой трясет меня за плечо и будит.
– Что вам угодно?
– Ах, сударь, умоляю, взгляните, какой замок!
– Вижу. Замок как замок, ничего особенного. Что вы в нем нашли необыкновенного?
– Ровно ничего; но ведь мы в сорока
