далеко человек еще не заходил. Он стоял на одной ноге на бутылке из-под шампанского, установленной на резиновый мяч, вторая нога была отведена назад в согнутом состоянии, и на ней вращалось пять колец, на голове у него стояла вторая бутылка, на которой были установлены три теннисных мячика – один на другой; на носу он удерживал трость с надетым на нее цилиндром, и в этом положении он еще и жонглировал шестью шариками. Опять же повторю, что он не делал ничего сверхъестественного, но тем не менее это было незабываемое зрелище, наглядно демонстрирующее, на что способен человеческий гений. Необыкновенный номер и весьма обнадеживающий, поскольку он показывал, что нет на свете ничего невозможного, что от человека всего можно ожидать. Да, он действительно стал пить как свинья, но надо сказать, что у него тогда жена сбежала с любовником. Ей просто надоело. Он ведь стоял на этой бутылке по десять-одиннадцать часов в день. Ну, вы понимаете…
– На мой взгляд, – с южной запальчивостью заговорил француз, – вся эта история с бутылками, этот преднамеренный выбор стойки, кажущейся совершенно невозможной, все это – лишь оправдание. На самом деле все это делалось, чтобы отвлечь внимание зрителя от того, что Сантини никогда не умел жонглировать больше, чем шестью шариками. Я хочу сказать, что он разработал свой номер, собрав в нем разнообразные сложные элементы, с легкостью исполняя их, чтобы создалось общее впечатление, будто он совершает нечто совершенно невозможное. Не хочу критиковать столь выдающегося коллегу, но я утверждаю, что Сантини просто обманщик и что под его выкрутасами скрывается отсутствие истинного, глубокого дарования. Он просто пускал пыль в глаза, а все эти его штучки – это попытка избежать прямого сравнения. Вот я, например, работаю вообще без аксессуаров: мне не нужно никаких бутылок, только жонглирую я двенадцатью шариками. Можете вы назвать мне еще кого-нибудь, кто так может? Я был бы рад познакомиться. Вот это – классика, настоящее искусство, строгий стиль в чистом виде, без всех этих итальянских штучек, которые на самом деле только отвлекают публику от настоящих трудностей, стоящих на пути истинного артиста. Да, вы сорвете дешевые аплодисменты, но настоящего величия не достигнете. Я – классик, в лучших традициях французского восемнадцатого века. Чистота стиля, открытый, честный вызов «стальному кольцу» – вот единственное, что имеет для меня значение. Борьба должна быть честной, иначе о какой победе можно говорить? Но признаюсь, что, пока я не овладею этим последним шариком, я не успокоюсь. И что-то подсказывает мне, что настанет день, когда я положу к ногам родины эту победу. Вы, конечно, знаете, что в области искусств Франция получила больше Нобелевских премий, чем любая другая страна.
– На сегодняшний день вы, без сомнения, самый великий мастер, – сказал спутник, который слишком ценил проявления человеческого величия вообще, чтобы обращать внимание на национальные проблемы.
Француз вздохнул. Слова «на сегодняшний день» прозвучали жестоко, пробудив живущий в сердце каждого артиста страх, что однажды
