разные, – состроил скептическую гримасу мой спутник.
Мое желание помочь он явно не одобрял, но отступать я все же не стал.
Говор и возня в вагоне притихла, когда я, выпятившись с нар, подошел к шпанскому кружку. Против ожиданий преградить дорогу мне никто не попытался, но смотрела братва на меня очень внимательно. Понятно без слов: одно неверное движение – и накинутся всей стаей.
Присев рядом с тяжело и как-то неправильно дышащим главарем, обратил на себя его внимание, тихо спросив:
– Я правильно понял, что к вам мой паспорт попал?
Глаза главаря распахнулись, он приподнялся, неуклюже привалился к невысокой горке поленьев, и я попал под тяжелый изучающий взгляд. Зрачки, кажущиеся в полутьме вагона черными, неспешно ощупали меня с ног до головы, затем неподвижно замерли напротив моих глаз, как будто он хотел разглядеть что-то в глубине головы.
Пауза грозила затянуться, но я быстро догадался кивнуть вниз, на зажатую между большим и указательным пальцами белую крупинку.
– Оттуда? – чуть слышно прохрипел предводитель урок, разом снимая последние сомнения в разгадке моего происхождения.
– Лекарство, осталось на несколько приемов, – немного слукавил я. – Должно вытянуть.
На секунду задумавшись, главурка выдавил не слишком обрадовавшие меня слова:
– Потравишь – писанут, – и придвинул ближе раскрытую грязную ладонь, в которую я вложил кусочек таблетки.
Похоже, движения отняли у пахана остаток сил, так что он закинул антибиотик в рот, делая вид, что сдерживает кашель, и откинулся обратно к полу.
Мне ничего не оставалось делать, как под недобрыми взглядами кодлы вернуться на свое место.
Результатов от приема лекарства я ожидал уже к утру, но изрядно ошибся. Процедуру пришлось повторить с первыми лучами рассвета, а потом еще и еще… Решающий перелом наступил лишь к вечеру второго дня, как раз к отчаянной драке, которую обезумевшие от жажды крестьяне устроили около неожиданно выданных охраной бачков с теплой водой.
Последнее неудивительно – только у рабочих оказался некоторый запас во фляжках, делиться которым они, разумеется, и не подумали.
В отчаянии каторжане пытались соскребать иней и наледь с крыши и стенок вагона, но этого едва хватало смочить губы. Повезло на сортировке где-то под Петрозаводском – сердобольный железнодорожник внял мольбам зэка и через окна накидал лопатой немного снега, щедро пропитанного экологически чистой сажей и угольной пылью.
Вроде понятно, что пары здоровенных емкостей – ведра на три-четыре каждая – хватит на всех. Однако стоило охране поднести к дверям медные, исходящие на морозе паром бачки, как к ним со стонами, криками и воплями полезли труженики сохи, мгновенно забив узкую щель живым клубком орущих и брыкающихся человеческих тел. Разгребать же завал пинками и кулаками пришлось контре – старой, еще офицерской, и новой вроде меня – вместе со шпаной,
