почему же, уже начал, как видишь! Пока не получается. Но я над этим работаю…– Пьяная улыбка Витьки, размазывая чёткие контуры всё ещё красивого лица, кривилась на запёкшихся губах. Не улыбались только ввалившиеся глаза.
– Запомни, Саня, убивают артиста не хвори и запредельные нагрузки. И даже не водка с вином. Убивает невостребованность. Забвение…
– Ладно, Витя, оставим эту тему… Ну, а теперь, Ангара, слушай меня внимательно. Только о-очень внимательно. Я тебе расскажу, что со мной произошло сегодня утром. Думаю, это интересно будет всем…
Глава четвёртая
– Ты чего не звонишь? Трубку не берёшь! Пропал совсем! – Никонов с Шацким обнялись. Но в этих объятиях, как показалось Володьке, не было прежнего тепла. На его друге красовался хорошего кроя тёмный пиджак, галстук в цвет. Он был гладко выбрит, от него хорошо пахло. Весь какой-то правильный, благополучный, подогнанный под общепринятый стандарт чиновника. После объятий он смахнул с плеча невидимую соринку, поправил узел галстука.
– Да когда тут! Сумасшедший дом! Перекусить некогда!
– Что ж мы так хреново живём, если вы тут так трудитесь, не щадя живота своего?
– Долгая песня…– Шацкий обречённо махнул рукой и почему-то не посмотрел в глаза.
«Что-то в нём круто изменилось. И за какие-то несколько месяцев…– с сожалением подумал Никонов.– Такого раньше за ним не водилось…»
– Ну, и чего до тебя не дозвониться?
– У нас тут корпоративные номера на мобилах. Пользуюсь этим, чтоб зря деньги не тратить – всё равно целый день на работе. Запиши…
Никонов поведал Шацкому обо всех невзгодах друзей за последнее время, с надеждой, что Влад хоть чем-то сможет им помочь – начальство всё же. Всё в их власти. Особенно он просил помочь Витьке Ангарскому – гибнет парень. Остальные ещё как-то держатся. Шацкий, когда Никонов рассказывал ему эту печальную сагу, всё время оглядывался по сторонам, словно совершал должностное преступление. Создавалось впечатление, что он просто деликатно ждёт, когда Никонов заткнётся и исчезнет из его новой жизни. Свидание тяготило обоих. Шацкий неопределённо пообещал что-то сделать, на том они и расстались с тяжёлыми сердцами.
Никонов отмерял ступеньки пустующего Главка, глядел по сторонам и не мог понять, как же это всё так быстро случилось, что жизнь разделилась на «до» и «после». Ещё недавно тут и вправду был сумасшедший дом. Народу – тьма. Прямо с вокзалов те, кто проездом – сюда. Москвичи, свободные от гастролей, тоже здесь. А где ещё встретишься! Объятия, смех! Накурено – хоть самому виси, не то, что тот топор. Никакого иллюзиониста Кио не надо. Гул, как в Гуме. Вот это была жизнь!.. Потом, словно по мановению руки того же Кио, в Главк артистов перестали пускать. Только по высочайшему повелению того или иного чиновника. Поставили турникеты, посадили охрану, которой до фонаря, заслуженный ты артист или народный!
Главк обрёл покой и тишину, проведя демаркационную линию, разделив на «Мы»
