в какой бедлам превратилась ее жизнь, Мэдди вскипела:
– Ты мерзкий, отвратительный тип, Лиам О’Грэди. Ты понимаешь это? Я не могу дождаться, когда уеду как можно дальше от тебя. Да, и пока я еще здесь, не смей называть меня «дорогуша»! Ты потерял право называть меня так, когда я застала тебя с этой твоей начальницей с тощим задом прямо в коридоре нашего дома.
Она сделала глубокий вдох в попытке справиться с эмоциями.
– Ты хочешь уйти от меня? Хорошо, но сама же прибежишь назад. Сама будешь умолять принять тебя назад. Вот увидишь! Ты же не сможешь содержать себя. Что ты собираешься делать? Получить права на экранизацию одного из твоих бестселлеров? Ты постоянно говоришь, что сможешь это сделать, но это еще нужно доказать, правда, Мэдди, дорогуша?
Слова «Мэдди, дорогуша» неприятно царапали слух, и грубоватый ирландский акцент Лиама превратился в громкий непрерывный гул, как звук бормашины в кабинете стоматолога, жужжащей где-то в глубине сознания. Мадлен попыталась прекратить этот шум, заставить его замолчать, а еще лучше запихнуть вращающееся сверло глубоко в глотку Лиама – так глубоко, как только она сможет. Кровавая картина расправы над Лиамом, возникшая в ее воображении, заставила Мадлен расплыться в садистской улыбке.
– Знаешь, Лиам, я могу написать бестселлер – хоть с правами на экранизацию, хоть без них. И когда я это сделаю, не смей приходить за бесплатным экземпляром, потому что его не будет. – Она перевела дух. – Ты понял это, ирландский ублюдок? – рявкнула Мадлен, швыряя трубку телефона, а потом решительно двинулась туда, где ее дочь мирно проспала всю эту перепалку.
Мадлен закрыла глаза, гадая, что она такого сделала, чтобы заслужить Лиама? Он ведь должен был стать началом ее новой жизни. Он обещал ей прекрасную новую страницу, чистый лист. А не этот кошмар.
И было ли все это правдой? Любил ли он ее вообще? И ее ли это вина, что ему понадобился секс с другой женщиной?
В прошлом году, перед самым Рождеством, она буквально наткнулась на него возле своей квартиры. Она вышла из ворот и вдруг столкнулась с ним, и они оба с грацией новорожденных орангутангов рухнули на спины в снег, раскинув ноги и руки в разные стороны. Его брюки промокли насквозь, и ей пришлось пригласить его войти. Следующие два часа он сидел в ее домашнем халате, а его брюки сохли на старой деревянной подставке для сушки одежды перед не менее старым газовым камином.
В последующие дни Лиам стал приходить каждый день. Он забегал на чашечку кофе, оставался на обед, а совсем скоро стал проводить у них почти целый день, так что Мадлен даже засомневалась, есть ли у него работа. Он очень помог, когда умерла ее мать, утешал, успокаивал и помогал ей с приготовлениями к похоронам.
Он ворвался в ее жизнь, как торнадо, и, казалось, решил остаться в ней навсегда.
Слезы разочарования катились по лицу бедной женщины. Она ведь обещала себе, что не позволит ему расстроить ее. Но ситуация была просто невыносимой:
