с людьми, кому и по скольку и где давать на зиму хворост в моих рощах…
Повязка и толки эти до 6 и более часов…
6½ часов. Варька затапливает камин и садится разливать мне чай… Я беседую с ней о деревенских делах и отчасти о войне… Она спрашивает: «А греки за нас?» (она видела Георгия). Я говорю ей: «Бог за нас, и все будут за нас, а кто не за нас, тому будет худо…»
7½. Сажусь писать Вам это письмо и уже рассчитываю, что буду завтра делать, чтобы не опоздать… Вот в этом роде проходят дни… <…>
Впервые опубликовано в журнале «Русское обозрение». 1894, ноябрь. С. 394–399.
1 …из Гаги… – т. е. из столицы Нидерландов Гааги.
2 Idem (лат.) – тоже.
3 …до Плевны… – Плевна (Плевен), город и крепость в Болгарии, осажденная русскими с июля 1877 г. Турки упорно защищались, Плевна была взята М. Д. Скобелевым лишь 28 ноября 1877 г. Захвачено 40 000 пленных и 77 орудий. Только убитыми русские потеряли за все время осады и штурма 40 000 человек.
4 Софья Петровна — С. П. Хитрово.
5 «Русский архив» – исторический журнал, издававшийся в Москве в 1863–1917 гг. Основан П. И. Бартеневым.
6 Федор Васильевич Ростопчин (1763–1826) – государственый деятель, граф. При Павле I занимал высокие должности. В 1801–1810 гг. – в отставке. Затем главнокомандующий в Москве, где при нашествии французов действовал с большой энергией (Наполеон называл его «зажигателем» и «сумасшедшим»). После Отечественной войны 1812 г. жил большею частью в Париже. Занимался литературной деятельностью.
7 Семен Романович Воронцов (1744–1832) – государственный деятель. Брат Е. Р. Воронцовой-Дашковой. Отличился в битвах при Ларге и Кагуле. В 1785–1806 гг. был послом в Вене и Лондоне, где умел отстаивать русские интересы, в том числе и от самого русского правительства (в частности, он предотвратил заселение Крыма британскими каторжниками). После отставки в 1805 г. почти безвыездно жил в Лондоне.
70. Н. Я. Соловьеву
6–8 сентября 1877 г., Кудиново
Николай Яковлевич, сегодня получил Ваше письмо и сегодня же отвечаю, вышел вечер посвободнее, и я спешу им воспользоваться, чтобы сказать Вам еще раз дружеское и прямое слово. Послушайте, Вы же всех нас здесь [нрзб.] тяжелые загадки! Я просто отказываюсь понимать Вас. Так дорожить людьми и их расположением, как Вы нашим, и делать все, что нам в нашем доме и по нашим привычкам видеть невыносимо! И даже на два, на три всего дня не иметь силы удержаться… Я этого не понимаю! Простите мою откровенность – мы с Машей ломали голову просто, как это объяснить, и мне даже пришла мысль, что Вы, может быть в глубине сердца, несмотря на все самобичевание, находили все это очень милым, очень артистическим, очень русским и удалым, пожалуй? Дай Бог, чтобы я ошибся и чтобы этого рода самообольщения не было бы в Вас и тени. Милого тут ни капли! Артистическое не состоит необходимо в расстроенности чувств и поведения. А руссизм понимать только как разухабистую грубость и водку – это значит иметь обо всем русском очень печальное мнение. Может быть, о. Феодосию Угрешскому1 или Андрею Антоновичу2
