Глеб открыл глаза.
С низкой двуспальной тахты в окно ему было видно только серое небо оттепели.
Лена еще спала, лежа на боку к нему лицом и чуть-чуть приоткрыв рот, где на губах оставались вчерашние следы алой помады, со вкусом которой Глеб теперь познакомился. Сбившейся пшеничной копной ощетинилась вчерашняя стрижка.
Он повернулся к ней, чтобы лучше ее рассмотреть.
Комочки туши на ресницах. Розовая шея и мягкое полноватое плечо, наполовину прикрытое простыней.
Он погладил Лену по плечу, потом нашел под простыней груди, прижатые одна к другой.
– Ну, Глеб… – запротестовала она, не открывая глаз. – Ну подожди…
Он переместил руку ей на спину, придвинулся поближе…
– Я еще сплю, – по-детски опротестовывала она его движения и, повернувшись к нему спиной, за все время, что он пыхтел, не издала ни звука и, показалось Глебу, даже не открыла глаз.
Потом в душе Глеба наступила слякоть. Она, уже неинтересная ему, досыпала, комментируя сонным голосом: «Еще десять минут… Еще пять…»
Он кивал. Потом встал, надел брюки и долго смотрел в окно, где за ночь с природой произошли перемены. Природа осунулась и была похожа на старуху, под носом которой висит слякотная капля. Хотя понятно, что весна, конечно…
– Глеб, – позвала она его. Глеб обернулся.
Лена повернулась на спину, натянув до подбородка простыню.
– Ты хочешь завтракать? У меня есть бутылка вина.
– А яблок нету? – хмуро осведомился Глеб, почесывая грудь.
Тахта в Лениной комнате занимала половину пространства, и Глеб, чтобы куда-то приютиться, был вынужден сесть на ее краешек.
– Яблок? – переспросила она. – Нет. Есть оливки, – ответила и вдруг засмеялась.
– Ты чего? – не понял Глеб.
Она села на постели, прикрывая простыней обнажившуюся было грудь.
– Ты нахохленный! Голова не болит? – она взяла с прикроватной тумбочки свои тонкие сигареты, прикурила одну. Предложила Глебу.
– Нет, – с отвращением отвернулся он. Она сглотнула дым, подержав, с шумом выпустила длинную струйку.
Потом сделала еще несколько затяжек, затушила длинный окурок в пепельнице.
– Отвернись, я одеваюсь…
Глеб, не ответив, продолжал наблюдать тоскливый заоконный пейзаж. Скользкую тропинку через двор. Блестящие лужи вокруг детской горки.
– Помоги мне прибрать постель, и будем завтракать.
От вина Глеб повеселел. Утро уже не казалось таким ужасным. Лена наделала бутербродов с ветчиной, открыла оливки.
– Ешь, – приговаривала при этом и добавляла: – Если надо – я еще банку оливок открою.
– Надо, – кивал Глеб, жуя.
– Глеб, – вдруг тихо пробормотала она, когда он доел последний бутерброд и отставил бокал, – тебе надо уходить…
– Конечно, – Глеб был к этому
