подарить десятилетней девчонке, и в конце концов решил: пускай сама выберет. Проходим мимо крошечной ювелирной лавки где-то на Бродвее, и чувствую – Эми дергает меня за рукав. На витрине у них цифровые часы – распродажа. Заходим, и она заявляет, что ей нужно две пары – совершенно одинаковых. Одни для меня, другие для нее. Пытаюсь объяснить ей, что часы у меня уже есть – ее мать подарила. А она только носом по стеклу прилавка возит, приглянувшиеся часы изучает – весь прилавок своей светлой шевелюрой накрыла. Кристину часто беспокоило, что дочка у нас больно уж серьезная; я пропускал это мимо ушей. По-моему, она просто чуть пораньше повзрослела, чем большинство ее сверстниц, и любопытство к происходящему вокруг у нее не праздное, а по-взрослому деловое.
Сжимает она эти часы в своем крохотном кулачке и говорит: «Пап, ты ведь не бросишь ходить к доктору?» – это она про районную наркологическую клинику, в которую я без особой охоты записался по настоянию Кристины. Продавец деликатно отвалил, дал нам перетереть тет-а-тет.
Шепотом, словно наш общий большой секрет, она докладывает свой план: «В общем, я тут подумала, что если у нас будут одинаковые часы, то можно вместе поставить напоминалку ровно на восемь. Тогда ты точно не забудешь мне позвонить, и мы можем, типа, поболтать, или ты, типа, мне сказку расскажешь, или еще чего».
Искренне так, совершенно серьезно сказала. И хотя для своего возраста она уже здорово вытянулась, похорошела, а иногда была и по-подростковому несносной, красота сердца затмевала любые ее проделки, освещала ярким теплым светом все, что бы она ни делала. Этот свет в тот день буквально спас мне жизнь – если б не те дешевые часы на наш крайний день рождения, лечение от пьянства я точно забросил бы. Каждый вечер наши часики начинали синхронно бибикать ровно в восемь вечера, и я тут же набирал ее номер. Звонил обычно прямо из клиники и зачитывал ей по телефону «Алису в Стране Чудес». Дочка из нее получилась получше, чем из меня родитель…
Сидя за столом защиты, я то и дело мысленно давал себе по рукам – не играйся с авторучкой! Почему-то это реально действовало мне на нервы. На столе уже лежала распечатка статьи Голдштейна – молодец Джин, не забыла, принесла.
Госпожа судья по-прежнему где-то прохлаждалась – давала понять, кто тут главный. Это они могут. В зале кишмя кишели репортеры, но вот телевизионщикам из-за секретного свидетеля Икс дали от ворот поворот – пустили только печатные издания. Судьи вообще весьма щепетильны касательно камер в зале. В большинстве своем не любят, когда их снимают, выдворяют операторов и фотографов при первой же возможности, вспоминают всякие замшелые правила. В судебных залах обычных камер наблюдения, и тех нет. Судья тоже может брякнуть в ходе разбирательства что-нибудь не то – зачем оставлять это в записи?
Я чувствовал, как в зале нарастает нетерпение. У всех, кто слышал вступительное слово Мириам, явно сложилось мнение, что защита посажена в глубокую лужу. Азиатский браток, которого я видел раньше, сокрушенно крутил головой, демонстративно поглядывая на часы, – какого хрена задержка? Признавайте поскорей
