меня имеется информация о двух агентах НКВД.
– Я весь внимание.
– Они сотрудничали с советскими органами. Донесли на меня, в результате чего я попал в тюрьму. Уверен, что сотрудничество продолжается и сегодня. НКВД не выпускает из своих лап никого.
– Что же, весьма своевременно, – кивнул Кляйн, которого руководство айнзатцгруппы «В» утром распекало за недостаточно активную работу по выявлению агентуры врага. – Арестовывайте своими силами.
В результате полицаи прибыли в деревню в пригороде Минска. Рыжик пытался бежать огородами, и Курган с удовлетворением засадил ему из винтовки пулю в спину. А потом подошел и перевернул тело.
У Рыжика изо рта шла кровавая пена. И он обезумевшими глазами смотрел на Кургана.
– Ну что, стукач, пришла расплата, – нагнувшись, улыбнулся Курган.
– Я не… Я тебя не сдавал… – Рыжик заплакал.
Курган жадно смотрел, как душа из последних сил цепляется за изувеченное и становящееся ненужным тело.
– Врешь, собака!
– Я тебя не сдавал. – Глаза раненого закатились, судорога.
Курган пнул тело сапогом. Ну, не сдавал так не сдавал. Ошиблись немножко. Бывает…
Кляйн устроил Кургану головомойку за убийство неприятельского агента, который мог бы поведать много чего интересного. Так что следующего в списке – Чумного – пришлось непременно брать живым.
Взяли его на квартире под Минском. То, что он и есть тот самый дятел, который стучал в уголовку, было видно по его заискиванию и неискренним оправданиям.
– А это, паскуда, ты не мне будешь объяснять! – гаркнул Курган, сожалея, что нельзя шмальнуть.
Но изметелил задержанного он основательно. Так, чтобы ничего не повредить, но болело бы все.
Дознаватели СД, большие специалисты в допросах, выбили из Чумного все, что тот знал и не знал. Дальнейшая его судьба не интересовала Кургана. Один долг он взыскал и был вполне доволен собой. А дальше посмотрим…
Глава 8
Окна были плотно заклеены картоном – в моей квартире строго соблюдался режим светомаскировки.
В любой момент могла взвыть сирена, и пришлось бы топать в бомбоубежище. Но пока фашист решил дать нам передохнуть и посидеть-поговорить со старым боевым товарищем, с которым мы не раз спасали друг друга в то бесшабашное и горячее время.
В большой комнате на столе мерцала свеча. В чашках чернел чай. Я выставил все, что было, на стол – печенье, хлеб, кусок колбасы, припасенную бутылочку «Московской» водки.
Мы с Вересовым были вдвоем. Мои драгоценные жена и дочка пропадали в своих госпиталях – теперь они по три дня не появлялись дома.
К еде гость почти не прикасался. Но стопочку опрокинул, закушав юбилейным печеньем. А я смотрел на него, и у меня было какое-то чувство ирреальности происходящего. Иногда с лязгом смыкается прошлое
