говорит: эге, амиго, культур-мультур тебя не учили в твой шайтанский школа.
– Эй, тут не дымить, яко бесы – Воскликнула Каля, следившая за рассказом с удовольствием – она любила брата несмотря ни на что, как самоё себя.
Тем временем, лётчик и Оля вышли на крыльцо, лёгкий холод спящего виноградника с угасающим месяцем взволновал девушку и молодого человека. Они вскользь оглядели друг друга, и лётчик воодушевился: красота гражданской жизни в разных ликах представала перед победителем. Скользили тени рогатых и крылатых оленей: таковы были шутки первой весенней луны и принадлежащего ей сумрака.
Но, несмотря на лаконизм олиного ответа, разговор только начался.
– Тогда – ничего. Ничего не было. – Пуская тонюсенькую струйку, сама
себе объяснила Оля.
Она указала на тонкий серп в смутно шевелящемся винограднике на столбах. В сумраке возникла и погасла красная трасса сигареты.
– Новолуние… всегда мне тяжело в такие ночи. Здесь дурное новолуние, знаете?
Она продолжала:
– И вообще у Илии такая манера рассказывать. О своём отце говорит, как об актёре… строго говоря, тому, и вправду, предлагали театр – голос зело сладок, густ. И был он довольно молод… когда…
Лётчик горячо усмехнулся.
– Я, Ольга Павловна…
– Олюшка.
Он вскользь посмотрел на просвечивающие под светлым платьем милые, очень стройные ноги – пряменькие, и Оля улыбнулась в дым.
– Так вот. Я ж не злыдень какой. – Сказал Валерьян. – Я абсолютно согласен с тем сказочным существом, которое изобразил Илья. Пуще горькой редьки мне эти, получавшие отличные оценки в шайтанской школе.
Оля взглянула, подвигаясь в круг света от маленького фонарика, укреплённого ещё Борисом в ветвях виноградника – проволока припутана к лозе накрепко.
– А вы хоть ели горькую редьку? Местная хороша – горло дерёт, нечисть выводит… у Поли спросите. Только не при Илье – а то он распишет вам некоторые её свойства
– Чьи?
Оля подвигала сигаретой.
– Я про редьку говорила.
Лётчик выслушал.
– Я, – поведал этот славный парень, – пробовал и горькую редьку.
Она полуобернулась.
Из окна донёсся яростный на все голоса звук, как пред концертом, когда пробуют инструмент: смеялись. Над всем воспарил звучный женский гоготок, от которого вздрогнули плечи лётчика.
Лётчик вдруг посмотрел на смещающиеся тени под виноградником. Тревожимые согнутой иголкой еле приметного месяца они пробирались по дворику до самой живой изгороди.
Она заметила его взгляды и пояснила сигаретой:
– Ныне виноградник не обрезан. Борис сам не обрезал никогда, звал одного местного. Ну, а мы не нашли, запропастился куда-то. Так что Чёрная Стрела под вопросом.
– Да, искусство. –
