посмотрев и предлагая этим взглядом сменить неприятную тему, начала Оля. – Ты… его узнаешь?
Калерия ухмыльнулась.
– Да. Либо белобрысый, как я, либо ртище, как у акулы. Ну, как у Илюхи.
Они молчали.
– Примешь? – Осторожно спросила Оля.
Та яростно кивнула.
– Всё одно… от семьи почитай никого, я да балагур мой Илья. На Льве крест поставили ещё при батюшке.
– Родители о нём упоминали?
– Конечно.
Калерия, похоже, решила обидеться, хотя это надо было сделать раньше, или вообще не делать.
– Просто ты всегда говорила, что вообще его не знаешь. Как всё это вышло?
– Пропал, когда перебирались сюда оттуда. – Исчерпывающе объяснила Каля, и Олюшка умолкла, покусывала бледные губы.
– Ну…
– Что?
– Спроси, спроси.
– Именно?
– Не дезертир ли. – Сухо молвила Каля.
Оля изумилась совершенно искренне.
– Что только не подумаешь о семье Аксаковских… самое невероятное, самое, Каля, слышишь… но вот дезертирство не в их вкусе.
Каля ухмыльнулась, став чуточку похожей на Илью.
Оля спросила, где тот, кстати.
– У той. – Молвила Каля.
Оля промолчала. Каля, подняв брови, пояснила:
– Так проще говорить. У меня плохая память на имена.
Девушки рассмеялись.
– Говорят, скоро новое пополнение. – Непонятно к чему, заметила Оля. – По распределению, не подлежащие мобилизации.
– Пополнение чего?
– Имён.
– Ох, Оля, да ты непроста. Хорошо, что ты не умеешь влюбляться.
Говоря это, Каля в упор посмотрела на подругу. Та ответила поднятием бровей и еле слышно срезала:
– Вот уж это, милая, тебя абсолютно не касается.
Каля удовлетворённо закивала.
– Ты лучше про Льва Прокофьевича расскажи.
Калерия встала с постели, прошла, отразившись над зеркальным портретом гостьи трижды в трюмо.
Окно, кровать и ковёр трижды переместились, прежде нежели она заговорила.
– В танковом служит… перевели в девятый какой-то полк… проездом… отправляют на побывку.
Оля переспросила.
– В девятый. – Раздражаясь, повторила Калерия. – А что? А-а, – кивнула, прибирая волосы, – потому и через полевую не послал… разглашение сведений?
– Девятый – привилегированный… гвардия… я в газете читала.
– А что же раньше, мерзавец, молчал!
– Вот бы радость для отца, для матери. – Деликатно вставилась Олюшка.
Калерия нахмурилась.
– Что ж. Сквозь воду видно. Наверное.
Оля серьёзно возразила:
– Ты же человек… размышляющий.
(Калерия
