эта форма английского языка превращается в модель, которую должен усвоить каждый, кто имеет претензии на высокое общественное положение. Начиналась длинная история акцента как важного классового признака.
В книге о манерах для детей, которую сэр Хью Роудс издал в 1577 году, он уже в предисловии поспешил объяснить:
Да, грамотностью речь моя не блещет:
Звук долгий часто путаю с коротким.
Родился я и вырос в Девоншире,
Что всем понятно по словам простецким.
Несмотря на аристократический титул, он явно стыдился своего западноанглийского акцента, понимая, что многие будут из-за этого над ним смеяться. Заметный региональный акцент в элитной компании уже тогда вызывал недоуменные взгляды, а уж в начале XVII века они стали вообще убийственными. Кроме того, обладатели «правильных» акцентов и безупречной родословной получали прекрасную возможность смеяться над «деревенщинами», и, как мы уже видели, многие из них с удовольствием этой возможностью пользовались.
Впрочем, «правильный» акцент быстро перестал быть синонимом «акцента, с которым говорят в Лондоне». В книге «Поведение молодежи», впервые изданной в 1646 году, юношам советуют говорить по-английски «так, как говорят достойные жители Города, а не разная чернь[, там живущая]». Здесь речь идет об аристократичном акценте, который, возможно, начал свою жизнь как подражание лондонскому акценту, но к тому времени уже отличался от речи простых горожан. Согласно различным советам для джентльменов и их сыновей, элитная речь была не «вульгарной» и не «мужицкой», не «грубой» и не «плоской»; все эти эпитеты довольно трудно понять, и они уж точно ничем не помогут человеку, который ни разу в жизни не слышал голоса аристократа. Единственное, с чем реально могли помочь все эти книги, – темп речи. Руководства по вежливой речи в течение нескольких веков советовали читателям не говорить «поспешно». Слишком быстрая речь («gabbling») говорила о низком происхождении; некоторые писатели даже называли ее «звериной».
«Плоскость», против которой предупреждали авторы этих руководств, судя по всему, была связана с произношением гласных звуков. Если вы посмотрите на то, как писали лондонские ктиторы – самый низкий ранг чиновников, которым необходимо было вести записи, – то заметите значительные и стабильные различия между их написанием слов и тем, как писала более образованная и богатая элита, а также печатными источниками. В официальной литературе писали «coffen» или «coffin» («гроб») и «bond» («залог»), а в местных записях эти слова обычно звучали как «caffen» и «band»: краткая «o» сменялась краткой «a». Подобной замене подвергались и другие буквы: ктиторы писали «Jenuarie» («январь») и «Perresh» («приход») вместо «January» и «Parish», «rile» вместо «rail» («брань») и «shutt» вместо «shout» («кричать»).
Генри Мейкин был лондонцем из лондонцев, богатым членом Компании портных, но в своем дневнике он частенько убирал букву «h» из одних слов и добавлял ее к другим, так
