документальные новеллы о помощи Жуковским тому или иному лицу с массой биографических подробностей («В.А. Жуковский и К.Н. Батюшков», «В.А. Жуковский и Т.Г. Шевченко», «В.А. Жуковский и А. Мещевский» и т.д.).
Даже обращаясь к поэзии и эстетике Жуковского, исследователи предпочитали использовать не первоисточники (сами стихи и литературно-критические статьи), а личные документы и свидетельства современников. Например, А.Н. Троицкий в своей работе «Отношение Гоголя к Жуковскому», поставив перед собой цель рассмотреть «во-первых, как Гоголь смотрел на поэтическую деятельность Жуковского, во-вторых, – как он относился к последнему, как ценителю его (Гоголя) произведений», специально указывает на то, что решать эту научную задачу будет «исключительно на основании писем Гоголя»197. Внимание исследователей привлекали, прежде всего, поступки Жуковского, символическая ценность которых, что специально подчеркивалось, не уступала его литературным достижениям. «Жуковский оставил после себя прекрасную память, как человек, писатель, педагог; выше всего стоял он, как человек, и все прочие его достоинства были лишь отражением его прекрасного доброго сердца»198. К 50-й годовщине со дня смерти биография поэта окончательно «олитературивается»: сотканный Жуковским биографический текст начинает рассматриваться в той же перспективе, что и художественный. В этом отношении юбилейная пара Жуковский – Гоголь позволяет увидеть два взаимодополняющих типа творчества: художественный в случае Гоголя и жизнестроительный в случае Жуковского. Неслучайно, что другим лейтмотивом юбилейных сборников стала синтезирующая роль Жуковского в литературном процессе и литературном быту XIX в.
Встречая у Жуковского на каждом шагу проявления доброго чувства, в его колоссальной частной переписке, в сочинениях, в сфере личных отношений, в кругу семейных и общественных отношений, естественно возникает вопрос, какие обстоятельства личной жизни поэта воспитали и развили вложенное в его сердце от природы гуманное настроение, что закрепило в нем идеи добра в тот мрачный век, который Пушкин назвал «жестоким», и сделало из Жуковского нравственное средоточие для обширного круга писателей, более того, для всей русской литературы первой половины прошлого столетия199.
Наряду с практикой символического «увязывания» Жуковского с Гоголем в культуре эпохи обращает на себя внимание еще одна тенденция «удвоения» юбилейных торжеств. Если можно соединить двух классиков в пределах активно пополняющегося пантеона русских национальных писателей, то почему нельзя, усилив идею связи, вынести ее за пределы «канонического» пространства и опустить одним «концом» на «грешную землю», в сферу злободневной журнальной работы и литературно-политической борьбы, «подпитавшись» тем самым от уже непререкаемой харизмы создателей русской литературы? Примерно так поступил в 1902 г. издатель «Вестника Европы» М.М. Стасюлевич.
В юбилейных
Там же. С. 9.
