за вечную любовь!
Я кивнул. За любовь – хорошее дело. Мы выпили. Меня передёрнуло, но спустя несколько секунд по телу начало разливаться приятное тепло. Розовый свет стал как будто ярче, цветовые пятна резче. Как это странно, подумал я, сидим тут опухшие с утра, пьём коньяк, а мир снаружи прекрасен, и как будто замер, и время неподвижно…
– Вообще, должен согласится со знатоками, – сказал Дэн, закуривая, – пьянка на второй день с утра намного занимательнее, чем в первый.
Я уклончиво кивнул. Да, не поспоришь, определённая прелесть есть, но всё равно, это греховно. Как раз своей прелестью и греховно – так Сатана расставляет свои сети. И я сказал:
– Наливай!
Он налил.
– За что пьём? – спросил я.
– Не знаю. Какие варианты?
Вариантов у меня не было. Поэтому я сказал:
– Давай опять за любовь.
– За любовь можно пить бесконечно, – согласился он. Я немного заволновался – не значат ли его слова, что мы сегодня опять будем пить весь день?
Мы выпили.
– А давай-ка послушаем «Вечную любовь» Азнавура, – вдруг предложил он. – С Мирей Матьё?
Я смутно помнил, что это такое, но не слышал уже много лет. Он нашёл нужный трек. Началась музыка, потом запела женщина, спустя ещё какое-то время мужчина. Мне понравилось – очень красиво и проникновенно они пели. Сейчас, конечно, совсем другой вокал. Не то что стало хуже, но как-то по-другому совсем поют.
– Давай ещё разок, – сказал я. – Только по-французски непонятно. О чём они?
– О любви, – ответил Дэн.
Это я и сам понимал, но не стал допытываться.
Мы послушали ещё раз, а потом ещё и ещё, и в конце концов оба расплакались. Уж не знаю, о чём мы плакали, каждый о своём или оба об одном и том же.
*
Я люблю иногда гулять по городу. После теплого сухого дня легкий дождь поднимает с дороги запах пыли. Весной пахнет не только пылью, но и цветочной пыльцой. Это приятный аромат, он ударяет в голову, и я улыбаюсь. Я улыбаюсь миру, а мир улыбается мне. Я иду по набережной, но это не та набережная, что является мне иногда в воображении.
– Мама, смотри, чудовище! – девочка лет двух-трёх показывает на меня пальчиком.
Мама наклоняется к ней:
– Ты что! Нельзя так говорить!
Она берёт её за руку и уводит. Девочка два раза испуганно оглядывается на меня.
Я перестаю улыбаться, чтобы не пугать людей. Но на сердце по-прежнему тепло, хотя и грустно немного.
*
Ирма часто писала брату. Точнее, это он ей писал, а она всегда отвечала, терпеливо и ласково.
– Быстро приезжай, – пишет он Ильме. Согнулся над телефоном, нетрезвый.
– Не приеду, – отвечает она.
Он печатает ей какую-то агрессивную чушь. Она:
– Я люблю тебя.
Он продолжает в том же духе. Она:
