происходящее от Дарвина, – было инструментом сравнительной филологии: языковые семьи, ветвящиеся в разные стороны – славяно-германская отделяется от арио-греко-итало-кельтской, потом балто-славянская от германской, потом литовская от славянской. Такого рода деревья позволили сравнительной филологии решить большую проблему, являвшуюся, наверное, также первой культурной миросистемой: индоевропейские языки – языковая семья, простирающаяся от Индии до Ирландии (и, может быть, не только языковая, но также обладающая общим культурным багажом, однако здесь надежных доказательств намного меньше). Вторая метафора – метафора волны – также использовалась в исторической лингвистике (например, «волновая теория» Шмидта, объяснявшая некоторые совпадения в языках), однако она играла важную роль и во многих других дисциплинах: скажем, в изучении распространения технологий или в превосходной междисциплинарной теории «волн распространения», созданной Кавалли-Сфорцой и Аммерманом (генетиком и антропологом), объясняющей, каким образом земледелие распространилось с плодородного Ближнего Востока на северо-запад, а потом на всю Европу.
И деревья, и волны являются метафорами, но это единственное, что их роднит. Дерево описывает переход от единства к многообразию: одно дерево, много ветвей – от праиндоевропейского языка к десяткам разнообразных языков. Волна описывает противоположное – то, как единообразие поглощает изначальную разнородность. Голливудские фильмы, покоряющие один рынок за другим (или английский язык, захватывающий язык за языком). Дереву требуется географическая прерывистость (чтобы ответвляться друг от друга, языки сначала должны разделиться в пространстве, так же как и животные виды); волны ненавидят преграды и наиболее успешны в непрерывном географическом пространстве (с точки зрения волны идеальным миром будет водоем). Деревья и ветви – это то, как существуют национальные государства; волны – это то, что делают рынки. И так далее. Между этими метафорами нет ничего общего. Однако они обе функционируют. Культурная история состоит из деревьев и волн – волна распространения земледелия помогает древу индоевропейских языков, которое позже размывается новыми волнами лингвистических и культурных контактов… Из-за того, что мировая культура колеблется между этими двумя механизмами, ее плоды обязательно будут комбинированными. Компромиссами, как в случае с законом Джеймисона. Именно поэтому этот закон работает: он интуитивно схватывает пересечение этих двух механизмов. Подумайте о романе современного типа: безусловно, волна (я даже несколько раз назвал его волной), однако волна, текущая сквозь ветви локальных традиций[99], которые непременно меняют ее существенным образом.
Это и является основой для разделения труда между литературоведами, изучающими национальные литературы и мировую литературу: национальная литература – для тех, кто видит деревья, мировая литература – для тех, кто видит волны. Разделение труда…
Миёси называет это «процессом пересадки», Шварц рассуждает об «имплантации романа, в частности романа реалистического типа», а Ван – о «трансплантации западных повествовательных типов». И в самом деле, Белинский описал русскую литературу как «прививн[ое], или – еще вернее сказать – пересаженн[ое] растение» еще в 1843 г. (статья «Сочинения Державина». –
