сегодня не пойдешь. Чаю хочешь?
– Заботишься? – ухмыльнулась Давыдова, устраиваясь в кресле.
Кресло было тертое, мягкое, с чуть продавленным сиденьем. Уютное, но не домашнее. От него пахло казенным. Тут от всего пахло казенным, даже от Кирсанова. Хотя он был ничего мужик. Правильный, жесткий, но и не без желания иногда пофилософствовать – этакий казарменный мыслитель.
– А как же! – Алексей Гаврилович пожал плечами. – Странно, если бы я не заботился о своем джампере. Тем более, о таком, как ты, Кира.
Он щелкнул кнопкой электрочайника и нагреватель заработал: под белой пластиковой крышкой замерцал красный огонек. Едва слышно забурлила вода.
– Неужели? Да у тебя сейчас полсотни действующих джамперов, Кирсаныч. Чем же я особенная?
– Девяносто шестой прыжок, – Кирсанов не обратил никакого внимания на ее иронию. – Сотня без четырех. За двадцать лет с момента открытия прыжков тех, кто перешагнул за сотню, можно посчитать на пальцах. Причем на пальцах одной руки. А вдруг все? Кончилась батарейка? Вот именно сегодня, сейчас – раз! – И кончилась. Не страшно, а?
Давыдова посмотрела на него и покачала головой:
– Не страшно.
– А мне – страшно. Я каждый раз, когда подписываю тебе джамп, об этом думаю. И боюсь. За тебя боюсь. За ребят боюсь. С меня за допустимые потери никто не спросит. Но, Кира, я хочу, чтобы тебе было страшно. Чтобы ты вовремя остановилась.
– Мне не страшно, – повторила Кира упрямо. – Что-то ты, Алексей Гаврилович, не то говоришь. Ты же должен меня приободрять, твердить, что у меня впереди вечность. Мне же через три четверти часа прыгать неизвестно куда, душегубством заниматься, наш больной мир спасать. А ты мой боевой дух подрываешь… Мне надо о долге размышлять, о выполнении задания, о возвращении, наконец! А о том, что каждый прыжок может меня убить, мне вспоминать не с руки!
Он взял вскипевший чайник, налил в кружки кипяток и щедро сыпанул туда чайного концентрата. Вода мгновенно окрасилась в густой коричневато-золотой цвет, и по комнате потянуло сильным цветочным ароматом. Кира знала, что вкус этого питья куда хуже запаха, но все-таки с удовольствием взяла в ладони горячий сосуд и осторожно отпила, едва касаясь губами чуть выщербленного края.
Кирсанов тоже отхлебнул из кружки, слегка обжегся, чмокнул недовольно губами, и, усевшись в свое кресло, спросил:
– Не с руки, значит? И ты об этом совсем не думаешь? Ты уже подошла к сотне, а это на сегодня рекорд! И рекорд не спортивный, от тебя и твоего умения не зависящий. Просто так получилось. Джампер, доживший до сотни, – это кунштюк, его бы в Кунсткамере показывать, этого джампера… За необычные свойства организма.
– Так последним мог быть любой из прыжков, – сказала Кира. – И пятый, и десятый, и 66-й! Ты же знаешь – заранее никто и ничего не чувствует. Нельзя предугадать, когда кончится батарейка, и может быть, это неплохо – просто в какой-то момент погасят свет… И на этом все…
Кирсанов помолчал
