новая рабыня похожа на дриаду[15], – сказал однажды муж за обедом, приподнявшись на своем апоклинтре[16] и взглянув в окно.
Зенэйс тоже выглянула – и увидела эту новую девчонку, которая пыталась залезть на шелковицу. Ее коротко остриженные – почти под корень! – волосы уже отросли на два пальца и окружали ее голову смешными кудряшками. Такие бывают у новорожденных ягнят, и Зенэйс всегда смотрела на этих хорошеньких малышей с умилением. Однако сейчас она чувствовала не умиление, а отвращение. Отвратительны были кудряшки этой «дриады», и веселые зеленые глаза, и длинные ноги с тонкими, точеными щиколотками…
Зенэйс вспомнила, что ее собственные щиколотки трудно было назвать изящными, да и вообще… с того времени, как она захотела выйти замуж, пришлось перестать носить короткие хитоны…
После этого новой служанке предписали отныне прикрывать ноги оборванными полами хитонов (рабам запрещалось подшивать одежду, так же как и носить длинные волосы) и больше не лазить по деревьям.
Но было уже поздно!
Трудно сказать, что именно сразило Харизия, но отныне эта рабыня для него словно медом была намазана.
Сначала Зенэйс свысока поглядывала на эту одержимость и уговаривала себя, что через это рано или поздно проходят все женщины. Их мужьям мало собственных жен, им даже мало уличных потаскушек – они сплошь и рядом тянут руки и кое-что другое к рабыням. Надо только не пропустить день, когда девка понесет, и немедленно послать ее к знахарке, чтобы вытравить плод: никаких ублюдков Зенэйс в своем доме не потерпит! Конечно, многие почтенные афиняне считают, что размножение собственных рабов – это очень выгодно, не надо тратиться на торгах, где цены на молодых и сильных мужчин и женщин иногда превышают всякие разумные пределы. Однако Зенэйс такие рассуждения казались полной глупостью. Пока еще отродье вырастет да сделается пригодным к делу! Его надо кормить и учить, тратиться на одежду… Если посчитать расходы, так на так и выходит, зато жизнь без этих хлопот и забот о маленьких рабах будет куда спокойней!
Впрочем, рыжая «дриада» не беременела, хотя Харизий редкую ночь не утаскивал ее в укромный уголок сада и не валял там – то прямо на траве, то позаботившись кинуть какую-нибудь подстилку. Теперь Зенэйс следила за этой связью с презрением, но и с победным чувством: у них с Харизием тоже не было детей, ну а поскольку досужая молва всегда обвиняет в этом женщину, Зенэйс порою чувствовала себя неуютно среди подруг, которые таскали за собой свои многочисленные выводки да наперебой хвалились, что снова беременны.
Самое смешное, что Зенэйс прекрасно знала: беременность причиняет им ужасные страдания, они тайком от мужей бегают к бабкам или зазывают их к себе, чтобы за большие деньги купить какое-нибудь зелье, которое сделает их бесплодными, наконец-то избавив от беспрестанной тошноты, рвоты, страшных пятен на лицах, отекших ног и родовых мук! Но, насколько было известно Зенэйс, добиться этого ни одной
Дриады – нимфы, покровительницы деревьев. Иногда они именовались по названиям деревьев: например, мелиады обитали на ясенях. Гамадриады были смертны и погибали вместе с деревом, с которым были связаны.
Апоклинтр – особое ложе для еды. В описываемое время, как правило, мужчины ели, полулежа на особых сиденьях. Их название происходит от слова «апоклино» – «разгибаю спину» (
