Что она приняла любовь к расследованиям за любовь к человеку, взявшему ее на следственную работу? Конечно, она восхищалась Страйком и успела к нему привязаться. Их многое связывало, а потому Робин хотелось постоянно быть рядом с ним, но разве это любовь?
В благоуханной ночи, звенящей от москитов, Робин шла вперед, придерживая израненную руку, и под шорох набегающих волн размышляла, что за свои без малого двадцать восемь лет не приобрела почти никакого опыта отношений с мужчинами. Кого она знала, кроме Мэтью, который для нее оставался единственным сексуальным партнером, единственным прибежищем за долгие десять лет? Потеряй она голову от Страйка (Робин использовала именно такое старомодное выражение из материнского лексикона), это было бы не чем иным, как естественным следствием той ограниченности, которую давно преодолели все ее сверстницы, разве не так? Столько лет хранившая верность Мэтью, она должна была бы в какой-то миг оглядеться вокруг и вспомнить, что существует другая жизнь, другой выбор. Почему же она так поздно заметила, что Мэтью – не единственный мужчина в мире? Страйк, уговаривала она себя, выделялся только тем, что с ним она проводила больше времени, чем с кем бы то ни было другим, а потому именно на него проецировались ее удивление, ее любопытство, ее недовольство мужем.
Переубедив, как она внушала себе на восьмой вечер этого путешествия, ту часть своей натуры, которая тянулась к Страйку, Робин приняла трудное решение. Она вознамерилась улететь домой раньше срока и объявить родным о расставании с Мэтью. Но прежде нужно было заверить Мэтью, что их расставание не связано ни с какими третьими лицами – просто она после серьезных и мучительных раздумий пришла к выводу, что они не подходят друг другу, а потому брак их бесперспективен.
Она до сих пор не могла забыть то ощущение паники, смешанной со страхом, какое испытала, распахнув дверь их пляжного домика и собравшись с духом для решающего объяснения, которого так и не случилось. Мэтью, сгорбившись, сидел на диване и при виде Робин пробормотал:
– Мам?
Его лицо, руки, ноги блестели от пота. Бросившись к нему, Робин заметила у него на внутренней стороне левой руки жуткий, темный рисунок вен, как будто в них закачали чернила.
– Мэтт?
При звуках ее голоса он осознал, что принял ее за свою покойную мать.
– Мне… что-то нехорошо, Роб.
Она метнулась к телефону, позвонила ночному портье и вызвала врача. Когда Мэтью уже стал впадать в забытье, приехала бригада скорой помощи. На тыльной стороне ладони у него обнаружилась царапина. Предварительный диагноз гласил: флегмона. По встревоженным лицам врача и медсестры Робин поняла, что это серьезно. В темных углах гостиной Мэтью мерещились движущиеся фигуры, какие-то несуществующие люди.
– Кто это? – спрашивал он у Робин. – Кто там ходит?
– Там никто не ходит, Мэтт.
Она держала его за руку, пока врач с медсестрой обсуждали возможность госпитализации.
