затруднениями, чтобы добиться торговых и кредитных уступок при сохранении привязки рейхсмарки к фунту стерлингов. Однако с такой стратегией были связаны серьезные риски, очень хорошо осознававшиеся Рейхсбанком. В общественном сознании девальвация была неотъемлемо связана с опытом гиперинфляции. В 1922 и 1923 гг. падавший на глазах курс рейхсмарки к доллару служил ежедневным напоминанием о бедственном положении Германии. Поэтому едва ли стоит удивляться тому, что немецкие экономисты и финансовые аналитики запугивали себя сценарием, в соответствии с которым серьезная девальвация должна была резко повысить стоимость импорта, приведя к инфляции. Рейхсбанк, несомненно, беспокоился о том, что ограниченные резервы валюты сделают его беззащитным в случае спекулятивной атаки на девальвированную германскую валюту. Однако в итоге решающим фактором стало влияние девальвации на стоимость германского внешнего долга. Его основная часть была деноминирована в иностранной валюте. Соответственно, снижение стоимости рейхсмарки немедленно привело бы к росту долговых обязательств Германии, выраженных в рейхсмарках. Хотя Английский банк приветствовал германскую девальвацию, США четко дали понять, что желают, чтобы Германия обслуживала свои долгосрочные займы и в то же время защищала свой платежный баланс с помощью мер валютного контроля[79]. После того как президент Гувер наконец сказал свое веское слово по вопросу о репарациях и даже намекнул на то, что мог бы поддержать претензии Германии к Польше, Берлин еще раз сделал выбор в пользу атлантистской стратегии. Правительство канцлера Брюнинга рассчитывало, что рано или поздно (скорее рано) американские действия, связанные с военными долгами, заставят Великобританию и Францию пойти на отмену репараций. А это, как уверенно ожидал Брюнинг, должно было проложить путь к нормализации политических и экономических отношений в Европе[80]. Однако в результате прошло 12 катастрофических месяцев, прежде чем в Лозанне наконец была заключена сделка. Между тем перспективы германской экономики выглядели все более мрачными.
Брюнинг, вынужденный сохранять привязку к золоту из-за американских займов, но столкнувшийся с девальвацией большинства валют, в которых осуществлялась германская торговля, не имел иного выхода, кроме очередного раунда дефляции, и пошел на него своим указом. Четвертый президентский чрезвычайный указ от 8 декабря 1931 г., запретив ношение партийной формы и политические демонстрации, также предусматривал обязательное сокращение ставок заработной платы, жалованья, цен и процентных ставок, за которым последовали дальнейшее сокращение государственных расходов и повышение налогов[81]. Как выразился журнал The Economist, это покушение на «экономические свободы не имело аналогов за пределами СССР»[82]. В качестве своего комиссара по дефляции Брюнинг избрал ультраконсервативного мэра Лейпцига Карла Герделера, немедленно приступившего к выполнению активно рекламировавшейся
О роли Америки при подталкивании Германии к валютному контролю см.: Ritschl,
Н. Mommsen. «Heinrich Brtining as Chancellor», in H. Mommsen,
Winkler,
