крестьян лишились корней, а сама земля превратилась в товар, подлежащий свободной покупке и продаже. Именно эта капиталистическая экспроприация запустила катастрофический процесс миграции и деградации, опустошивший германскую деревню. Начиная с момента объединения страны в 1871 г. каждая общенациональная перепись фиксировала дальнейшее сокращение доли населения, занятого в сельском хозяйстве. С точки зрения Дарре пагубные последствия этих процессов наиболее ярко проявлялись в уровне рождаемости. Начиная с 1870-х гг., когда коэффициент рождаемости и в городе, и на селе составлял 40 на 1000, он начал резко снижаться в немецких городах. К 1920-м гг. он составлял уже не более 17 на 1000 человек. А после войны эта катастрофическая тенденция затронула и деревню. К 1930 г. уровень рождаемости в сельской местности снизился уже до 20 на тысячу. Для Дарре это подтверждало основные постулаты его теории. Германская раса, своим рождением обязанная неразрывной связи с землей, оказалась просто не способна на существование в обществе, находящемся под властью городской культуры, насаждаемой еврейскими агентами коммерции и свободной торговли. Германская раса, запертая в городах, была обречена на вымирание.
Из-за ссылок на археологию и антропологию, которые Дарре любил давать в своих рассуждениях, те неизбежно представляются нам проявлениями причудливого атавизма. Но вместо того чтобы считать Дарре идеологом-ретроградом, было бы поучительнее относиться к нему как к аграрному фундаменталисту, крайне критически относившемуся к настоящему, но мечтавшему не о полном отступлении к условиям отсталости, существовавшим до 1800 г., а о возрождении, о ренессансе[504]. Мыслители-народники межвоенного периода сознательно отмежевывались как от романтизма XIX в. с одной стороны, так и от фаталистического пессимизма, ставшего популярным благодаря бестселлеру Шпенглера «Закат Европы», – с другой. При попытке прочесть книги Дарре невозможно избежать впечатления, что их автор был убежден в полном соответствии между принципами Blut und Boden («крови и почвы») и последними результатами исторических, антропологических и биологических исследований. Расизм Дарре, по крайней мере в своей «методологии», основывался не на слепых предрассудках, а якобы на систематическом изучении вечных, надысторических свойств конкретных рас и культур[505]. Особенно непрактичный, архаический оттенок идеям Дарре придает его неспособность более четко объяснить, каким образом «вечные качества германской расы», определяемые их археологическими и биологическими корнями, были связаны с историческим процессом модернизации, оказывавшим такое преобразующее влияние на германское общество с начала XIX в. Именно это неумение дать убедительное историческое описание модернизации и создает впечатление, что Дарре надеялся осуществить полномасштабное возвращение в прошлое. Но по сути этот характерный провал в его мышлении не имел практически никаких последствий в плане практической политики. Внеисторические
В этом смысле Дарре полностью отвечал характеристике фашиста, предложенной в: R. Griffin,
Corni and Gies,
