в 1640-х гг. в Англии по-прежнему действовало бы общее право, однако эта правовая система развивалась бы в направлении, обозначенном Бэконом и Элсмиром, в сторону усиления концентрации политической власти в руках короля, а не шла бы по намеченному Коком пути. Вектор развития уже был озвучен сэром Робертом Беркли в его вердикте о корабельных деньгах от 1638 г. Отвергая довод барристера Гемптона о том, что король не имеет права “взыскивать деньги с подданных” без “общего согласия Парламента”, Беркли не высказал никаких сомнений. “Закон не знает политики подавления короля. Закон как таковой есть старый и верный слуга короля, это тот инструмент, то орудие, которое он использует, чтобы править своим народом”[279]. Должно быть, от этой искренности холодок пробежал по спине у всех тех, кто почитал алтарь сэра Эдварда Кока.
Как бы выглядели три королевства Стюартов, если бы восстание ковенантеров было подавлено, судейская коллегия стала бы еще сговорчивее, а заморская “католическая угроза” изжила себя? Многое зависело от того, как победа 1639 г. повлияла бы на баланс сил и влияния при дворе. Без сомнения, сильнее всего поднялся бы личный авторитет самого короля. Победоносные короли, как правило, получали восторги подданных, поэтому победа над ковенантерами практически наверняка принесла бы короне огромную популярность и значительно поспособствовала усмирению внутренней оппозиции режиму, даже несмотря на эффективную шотландскую пропагандистскую кампанию, направленную на завоевание английских умов и сердец. Военные успехи дали бы Карлу I возможность реализовать свое стремление создать “имперский” союз трех королевств и фактически еще сильнее подчинить Шотландию и Ирландию английскому правлению. Англия стала бы моделью “порядка и благопристойности” в правительственной и правовой системе (как уже случилось в сфере религии), и кельтские королевства были бы вынуждены следовать ее образцу. Победа дала бы королю возможность продолжить установление единоличного правления, в котором он видел залог благополучия своих подданных. Несколькими годами ранее король даже произнес немного зловещую фразу: “Если кто-то безрассудно пойдет против природы и решит выступить против короля, своей страны и собственного блага, с Божьей помощью мы сделаем его счастливым – даже против его воли”[280].
Архиепископ Лод, который был одним из главных в Совете сторонников решения внедрить английскую литургию в Шотландии в 1637 г., счел бы королевскую победу 1639 г. не только личным триумфом, но и ниспосланным свыше доказательством своей правоты. Его влияние не английскую церковь оказалось бы в значительной степени консолидированным, а потому, скорее всего, с новой силой возобновилось бы прерванное войной внедрение церковных регламентов 1630-х гг.: размещение престола в восточной части приходских церквей с ориентацией на восток “на манер алтаря”, акцент на катехизисе вместо проповедей, упор
Hargrave Fr.
