в год ездил охотиться в принадлежащие ему угодья. Весной он любил ездить на тетеревиный и глухариные тока, на тягу вальдшнепов и привозил нам этих красивых птиц. Зимой он ездил на облавы зайцев, привозил обычно по нескольку штук, так что хватало и нам, и Тищенко. Один раз он привез рыжую лисицу, сделанный из ее шкурки коврик несколько лет лежал на рояле. Ездил один раз и на медведя, но безрезультатно. Когда он возвращался с охоты, от всей его охотничьей амуниции приятно пахло порохом, болотной тиной, влажной кожей. Возвращался он всегда оживленный, показывал свои трофеи и рассказывал о своих впечатлениях. На облавах гонщиками обыкновенно бывали крестьяне из ближайших деревень, которыми руководили егеря. Один раз в качестве гонщиков были взяты солдаты из расположенной поблизости воинской части. По окончании облавы походные кухни привезли солдатам обед, и начальство предложило охотникам отведать солдатского хлеба и соли. Может быть, такое угощение было предвидено заранее, может быть, и нет, во всяком случае, на этот раз солдатский обед был очень хорош: жирные щи с мясом и каша с маслом. Отец всегда не прочь был хорошо покушать, любил все острое, соленое. Он часто повторял русскую поговорку: «Кто ест солоно да горько, умрет не сгниет». В этом отношении он был полной противоположностью В. Е. Тищенко. Я помню, как один раз за все время мы по какому-то случаю, вернее всего из-за болезни домработницы, обедали у Тищенко. Я привыкла к нашему столу, к жирным наваристым супам, к тому, что ко второму всегда был какой-нибудь, часто довольно острый, соус, и меня поразил обед, который нам подали у Тищенко: на второе был антрекот (отварное мясо) с отварным картофелем. У нас к такому мясу всегда подавалась подливка с хреном, здесь же кроме мяса с картошкой ничего не было. Сухая эта пища никак не шла в мое горло, и я оставила половину своей порции на тарелке.
Раза два в год Алексей Евграфович простужался и болел гомерическим насморком. В таких случаях он сидел тепло одетый у себя в кабинете: вместо носовых платков он просил дать ему старое мягкое полотенце, чтобы не так больно было вытирать распухший и покрасневший нос. Насморк этот продолжался четыре-пять дней и среди учеников Алексея Евграфовича носил название «профессорского насморка». Ни повышением температуры, ни какими-либо осложнениями эти насморки обыкновенно не сопровождались.
Когда открылась Третья Дума, в Петербург приехал избранный в нее от партии октябристов Андрей Евграфович и поселился у Тищенко. Андрей Евграфович был очень занят, но время от времени приходил к нам по вечерам. Отец избегал с ним разговоров на политические темы, так как не сочувствовал его политическим взглядам и не хотел с ним ссориться. Помню, однажды у нас в гостях одновременно с Андреем Евграфовичем была Л. А. Вуколова, которая повела с ним спор в такой резкой форме, что всем окружающим стало не по себе. Несколько раз приезжала к Андрею Евграфовичу Ольга Владимировна. Удивительно она была милая, они с матерью любили друг друга, и она часто проводила у нас вечера.
Фото
