Герман и Доротея. Иоганн Вольфганг фон Гёте

      Вымер он… Жителей в нем и полсотни, кажись, не осталось:

      Что любопытство творит! Полетели вперед, как шальные.

      Чтобы хоть глазом взглянуть на обозы беженцев бедных.

      Добрый час до пути, где печальные тянутся фуры,

      Но устремилась толпа, задыхаясь от зноя и пыли.

      Я же с места не сдвинусь, чтоб видеть злосчастную долю

      Честных людей, принужденных тащиться с добром уцелевшим.

      Бросив родные места за Рейном, к нам перебраться,

      В мирные наши углы, и по этой цветущей долине

      Путь совершать, повинуясь изгибам ее прихотливым.

      Ты поступила похвально, жена, что по добросердечью

      С сыном послала одежду, а с ней кое-что из съестного

      Людям, попавшим в беду. Пособлять –  добродетель имущих.

      Ишь, как малец покатил, как славно правит конями!

      Знаешь, неплох шарабан! Новехонек, прочен, удобен.

      Четверо в нем поместятся да спереди кучер на козлах.

      Нынче один он поехал и тут же свернул в переулок», –

      Так, опустясь на скамью у дома, насупротив рынка,

      Молвил супруге довольный хозяин «Льва золотого».

      И отвечала хозяйка разумно и простосердечно:

      «Я расстаюсь, муженек, неохотно с тряпицею каждой.

      Мало ль что может случиться –  ее и за деньги не сыщешь,

      Ежели надобность будет. Сегодня ж с открытой душою

      Много я собрала рубашек и старого платья.

      Нитки живой, говорят, на тех бедняках не осталось.

      Я повиниться должна. Ведь кое-чего не хватает

      И у тебя в гардеробе… Хотя бы халата из ситца

      В пестрых индийских цветах, на фланелевой теплой подкладке.

      Знаешь ли, он прохудился и стар, да и вышел из моды».

      Но отвечал, усмехаясь, жене добродушный хозяин:

      «Все-таки жаль мне халата: хоть старенький был он, признаться,

      Да настоящий, индийский. Такого теперь не достанешь.

      Бог с ним, его не носил я. Ведь нынче хотят, чтоб мужчина,

      Встав, надевал сюртук, в длиннополый кафтан наряжался,

      Ногу сжимал башмаком –  не в чести колпаки и пантофли».

      «Глянь, –  возразила жена, –  уже возвращаются люди

      С тракта большого. Должно быть, обозы проехали дальше.

      Как башмаки у всех запыленны! Как раскраснелись

      Лица… Бредут, отдуваясь, фулярами пот утирая.

      Нет уж, так далеко, да в жару, на зрелище это

      Не побегу я глазеть. С меня и рассказов довольно!»

      Многозначительно глянув, в ответ отозвался хозяин:

      «Ну, не скажи! Погода отменная нынче для жатвы,

      Хлеб мы сухим уберем, как сухим недавно убрали

      Сено. На́ небе ясном и тучки нет на примете.

      И спозаранку хлеба ветерок овевает прохладный.

      Установилась погода. Пшеница наша доспела.

      Завтра снимать урожай мы примемся, с помощью божьей».

      Так говорил он; меж тем обыватели шли через рынок,

      Всё прибывая в числе, по домам растекаясь неспешно.

      Вот и сосед с дочерьми пересек оживленную площадь,

      Резвых коней осадив у ворот подновленного дома,

      Наискосок от трактира. Купец богатейший в округе,

      Ехал он в легкой коляске (ландауской чистой работы).

      Людными улицы стали, то был городок населенный.

      Много в нем фабрик имелось, ремесла в нем процветали.

      Так у ворот сидела чета, благодушно толкуя,

      Острым словечком порой забавляясь насчет проходящих.

      Тут обратилась к супругу хозяйка достойная, молвив:

      «Видишь, пастор идет, а с ним и почтенный аптекарь,

      Добрый сосед наш. От них до подробности все разузнаем,

      Что им увидеть пришлось и что видеть не радует сердца».