петуха яиц.
Думу думали, перебирали, что да как. И так распереживался старый князь, что нет достойного жениха, что плохо ему сталось.
Сердцем занемог…
Гридень быстро князя уложил: подушки подбил, одеялом приткнул. А пока за водой и лекаркой бегал, Любава рядом сидела. С горя слезу пустила, ютясь на краю ложа, где почивал болезненный князь, и только вернулись прислужник Петруня и знахарка, с трепетом поцеловала батюшку в лоб и к себе в женскую половину дома поспешила.
Весь вечер ходила, как на иголках. Одной плохо думалось, да и мысль не самая приятная всё крепче оседала. Потому плюнула и челядине, Марфе, наказала подругу позвать – боярышню Боянку, несмотря на обиду, кою на Кольневу уже месяц вынашивала в душе… Долго не было ни той, ни другой, а когда явились, Любава дверь плотно прикрыла и огорошила обеих своим планом.
***
Княжна горько вздохнула – тревога никак не хотела отпускать душу.
Идти на поклон к Казимиру не хотелось, но другого не было выбора.
– Любава, что опять приуныла? – нарушил неутешительные думы тихий голос Боянки. Боярышня состояла в услужении и по совместительству была самой близкой подругой. До недавних пор…
– Глянула б я на твою радость, пришлось бы тебе за старика идти, – недовольно пробурчала Любава, оправляя складки на простецкой рубахе, с клетчатой понёвой в цвет тесёмки, удерживающей волосы. Идея ехать не в богатом обозе, а как скромная купеческая семья – пришла сама собой. Дорога дальняя, лежит через земли Ратмира, и, если до него дойдёт слух, что княжна едет, он не упустит шанса пленить, да против воли в жёны взять. А так… двумя телегами, с десяток дружинных тоже переодетых по-обычному, и тремя девицами. Глядишь, и не заметят обоза средь других путников-торгашей.
А что, такие часто ходят – торговые, купеческие. Добродько Некифоровича, старого вояку, снарядили батькой. Боянка и Любава, сестрами, а челядина – и есть прислужница.
А вот нянек Глафиру и Авдотью пришлось обмануть, да дома оставить. Телеги загодя снарядили, дружину вперёд отправили, а сами следом бросились, но по отдельности, дабы запутать и со следу сбить.
– Ежели б меня выдали за князя, мне б дела не было до его возраста, – бойко отозвалась Боянка, не разделяя мытарства княжны.
– Да? – с вызовом вскинула брови Любава и тотчас замерла. – Ах, да, тебе же плевать с кем, как и где, – всё же не сдержала язвительной обиды княжна.
– У-у-у, а ты всё желчь в себе вынашиваешь, – не менее ядовито отозвалась боярышня. – Как маленькая, ей богу, – скривила губы, и руки на груди сложила. – Сама на спор пошла, никто не неволил! – Напомнила строго.
– Неволить не неволил, но ты ж подруга мне… была… – задохнулась от негодования Любава.
– Для тебя, может, и была, – сузила зелёные глаза Боянка, – а мне ни один мужик не заменит подруги. И коль знала бы, что ты так… – запнулась на слове, – ни в жизнь не решилась бы охмурять Иванко.
Любава на
