style="font-size:15px;"> – Верю, Миша, верю! Удачи! Ты мой единственный друг! – Антон резко нажал на отбой и прервал разговор. Он остановился перед открытой дверью лифта, в голове пульсировало.
– Нет… нет… – зашептал тихо Антон, пятясь от лифта.
– Ээй, приятель! – из открытых створок выглянул «тип», он ногой придержал дверцы и махал рукой.
Как сомнамбула, Антон на ватных ногах вошёл в лифт. Это были те люди, из сна. Девушка мило улыбалась, что-то читая в своём телефоне. Парнишка, почти мальчик, стоял рядом, из ушей торчали наушники. Другой мужчина листал журнал и почёсывал пальцем нос.
– Я Сергей, с восемнадцатого этажа, «сейфы и металлические двери»… – представился зачем-то услужливый тип и улыбнулся.
– Антон… – в ногах задрожало, за стенкой затрещало. С испугом Антон бросил взгляд на циферблат – 5 этаж.
– Я смотрю, боитесь замкнутых пространств? – понимающе кивнул головой Сергей.
– Нет! – почти закричал в ответ, Антон, по лбу струился пот, и он нажал рукой на кнопку восьмого этажа.
Лифт с дрожью остановился… и открылись створки. Все с удивлением смотрели на Антона.
– Все вон отсюда!! – закричал Антон и схватился за голову, его трясло как в лихорадке.
– Придурок…
– Сумасшедший…
Но всё же люди вышли из лифта, оставив одного Антона. Все столпились у дверей и смотрели на «сумасшедшего», ноги которого тряслись.
– Надо «скорую» вызывать, ему плохо… – сочувственно сказала девушка.
Антон смотрел на людей и не мог сделать ни шагу, ступор сковал конечности. А потом раздался звон и скрежет. Будку тряхануло, и Антон закрыл глаза, в ногах чувствуя невесомость. Кто-то там кричал, девушка визжала, но голоса эти удалялись с каждой секундой… И темнота…
Каминг-аут (версия 2118год)
«Папа… мама… я так больше не могу! Я устал скрывать свои чувства, если вы сейчас читаете это письмо, значит, я ушёл из дому со своей половиной. Я не могу сдерживать своё «настоящее» нутро и вечно играть эту роль. Понимаю, что обрекаю свою будущую семью на гонение и презрение общества, но это мой выбор. Я читал старые книги и знаю, что в те времена это было нормой, и что-то в глубине души подсказывает – предки наши были правы! Вы, школа, общество – над такими, как мы смеётесь, считаете нас не от мира сего. Нам от этого больно, но мы как-нибудь сможем с этим жить. Любимый папа… любимая мама… вы очень добрые… поэтому мне очень тяжело в этом признаваться… Но я всю жизнь подозревал, что не такой как вы… Простите, что не оправдал ваши надежды… Мы попробуем создать семью на Урале, там ещё сохранилась толерантность к таким… странным парам… Простите меня и мою любовь…»
– О боже! Он ушёл… – завизжал сорокалетний Григорий, с седоватой щетиной на щеках и подведенными голубыми глазами. Из рук выпал листок бумаги и медленно спикировал на паркет.
– Что там, Гришанечька? Не пугай меня, солнышко! – нагнулось
