Слева от папок лежал лист бумаги, на котором было написано «Миссис Норис» и «4». Справа стоял черный стационарный телефон. В кабинете не было ни одной фотографии, ни одного цветка, даже искусственного. Были письменный стол, черное кресло, на котором директор сидел, сгорбившись, пуская густые клубы дыма, и небольшой шкафчик справа около окна, в котором висели осенний тонкий плащ, белый докторский халат и стояли черные ботинки на низкой подошве.
Рост директора был примерно метр восемьдесят – метр восемьдесят два. Телосложение плотное. Этого крепкого, коренастого мужчину сдвинуть с места мог бы, наверное, только бульдозер.
– Доброе утро, – сказал без особой радости человек в кресле, перевел взгляд на вошедшего старика и потушил сигару в пепельнице. Не любил он, когда его отвлекали от курения. Клубы дыма позволяли мужчине концентрироваться, уходить в себя и даже в какой-то степени смаковать те редкие минуты тишины, которые можно было провести только наедине со старой подругой – сигарой, не задававшей глупых вопросов, не отвлекавшей его по пустякам, не умевшей мыслить и озвучивать свои мысли. Для директора объект, который не озвучивал свои мысли, был самым прелестным в мире творением. Одушевленным или нет – какая разница! Что ваза из-под цветов, что милый тихий дворник, который, кроме того, чтобы подметать двор, ни на что другое не годился, были одинаково очаровательны и прекрасны. Ведь этим двум созданиям была присуща одна и та же черта – не делиться собственными мыслями и не отягощать своим присутствием окружающих.
Мужчине с жесткой двухдневной щетиной на вытянутом лице нравилось, когда о нем все забывали. Когда его не трогали по любому поводу и не мешали сидеть в темноте и наблюдать за первыми лучами солнца вместе со своей верной подругой, которая, как и человек, обладавший ею, любила тишину.
Для вошедшего в кабинет главврача тишина никогда не была чем-то святым, и любую паузу доктор Стенли всегда пытался заполнить связным или бессвязным набором букв.
– Произошло самоубийство, – сказал доктор Стенли. Такого директору от него никогда еще не доводилось слышать.
Мужчина резко нахмурил брови, словно в этой фразе было что-то непонятное, а затем быстро переспросил:
– Самоубийство?
– Именно, директор. Пациент покончил с собой, бросившись в открытое окно.
– Миссис Норис? – хозяин кабинета подскочил со своего места и быстрым шагом направился к главврачу, чтобы хорошо видеть его глаза. Директору всегда было комфортно разговаривать, пристально всматриваясь в глаза своего собеседника. Это было для него неким ритуалом.
Глаза, по мнению директора, не умели скрывать. Только нагло лгать!
– Нет, не миссис Норис, – осторожно ответил доктор Стенли, чьи маленькие зелененькие глазки тут же забегали, когда в них заглянул директор.
Не любил доктор Стенли такого тесного контакта. Серые настойчивые глаза давили на доктора изо всех сил.
– Это другой пациент. Не такой любопытный, как миссис Норис. – Главврач сделал особый акцент на слове «любопытный», так как его собеседника могли заинтересовать только особые, редкие случаи. Обыкновенный психоз, раздвоение личности и ряд самых различных человеческих фобий (начиная от никтофобии – боязни темноты – и заканчивая светобоязнью) директора не интересовали в принципе, и данные случаи он всегда охотно взваливал на своих подчиненных. Нередко и на плечи самого доктора Стенли.
– Это я понял. Говорите по существу, Стенли.
– А по существу, данный пациент страдал циркулярной депрессией.
Директор перевел взгляд с хитрых бегающих глазок на неподвижную стену перед собой, а затем развернулся к свету.
Циркулярная депрессия, по его мнению, как болезнь не представляла никакого научного интереса. Так как половина населения время от времени страдает от такой депрессии.
В этом приторможенном состоянии, в котором больной перестает различать всякие цвета жизни, мир для него абсолютно бесцветен, безвкусен, как стакан обыкновенной воды. Человек становится заложником своего настроения, его душевное равновесие может нарушить обыкновенный дождь или любая мелочь, которая ему не понравится. Например, лечащий врач недостаточно приветлив с ним!
При циркулярной депрессии больной перестает видеть смысл в своем существовании, видя все в сером цвете, эту болезнь директор воспринимал как юношескую.
– Несерьезная причина, чтобы покончить с собой, – смело заявил директор. И если бы данное заявление сделал кто-то другой, а именно – его подопечный, то доктор Стенли изо всех сил впился бы в горло своему собеседнику и начал бы высасывать из него всю кровь.
Вместо этого главврач глубоко вдохнул, выдохнул, а затем сказал спокойным голосом.
– Циркулярная депрессия, директор. Разве не достаточный
