говорю.
Антон настороженно улыбнулся.
– Женатый? – Натали стряхнула пепел.
Антон помотал головой: «Кому косоногий нужен?»
– А работаешь…
– Электриком. Могу сварку. Малярку разную. Инструктором по шахматам…
Это хорошо, что инструктором, подумала Натали и снова стряхнула пепел.
Допивать графин не стала: мозги нужны были ясными. Принесли солянку.
Натали задержала ложку на весу.
– Возьми меня в жены, Антон.
Сказано это было каким-то глухим, не ее голосом. Антон чуть поднял бровь. Брови были у него густые, богатые… Но Натали бровей его в тот момент не видела: глядела в суп, где меж картошкой и мясом плавала одинокая оливка.
– Детей тебе рожу, – поиграла с оливкой Натали. – Верной тебе буду. Послушной. Пять лет гарантию даю, – прибавила для чего-то.
Подняла глаза на Антона. Тот слушал неподвижно, только губами двигал. Шлеп-шлеп. Как покойный брательник.
– Хорошо. Я тебе тоже буду… – Антон запнулся. – Только одно условие…
Взял солонку и высыпал всю соль в суп Натали:
– Что ты сейчас это всё съешь.
Натали поглядела на сугроб быстро намокавшей, рыжевшей соли. Потом на Антона: очень захотелось плеснуть ему это в рожу. Сдержалась. Сама ведь идиотский разговор этот завела.
Просто встала и пошла снимать куртку с вешалки.
Антон сидел неподвижно, допил остаток томатного сока.
Натали вернулась к столику: забрать сигареты, оставить бабло, чтобы не думал…
Села.
Взяла ложку.
Стала быстро и решительно есть. Соль обжигала внутренности.
– Запивать можно? – поглядела на Антона.
Тот, приподнявшись, отнял у нее тарелку:
– Лады, не надо… Сам доем.
И быстро влил в себя остатки. Закашлялся.
Заказали потом две бутылки воды… так и не напились. Просидели до закрытия.
– Зачем улыбнуться просила? – спросил Антон, провожая ее обратно по лужам.
– Да какое-то лицо у тебя нерусское показалось.
– Поляки мы. – Антон слегка замедлил ход. – Поляки…
Она медленно, медленно движется по лесу. Солнце, между стволами висит сладкая духота. Платье расшнуровано, снято и подвешено на ветви бука, подальше от муравьев. Внимательно, где песочек почище, спускается к ручью. Теребит пяточкой воду, чтобы проверить холодность. Затем вступает в ручей и трижды приседает, троекратно вскрикивая: «Ай! Ай! Ай!..» Остудившись, спешит на берег, к оставленной одежде. Накидывает льняное покрывальце, обтирает им плечи и прочие цветущие члены. Но… Что это? Она слышит сзади тяжелый костный стук и смрадный запах. Кто-то властно схватывает и влечет к себе… О!.. Остов с остатками гниющей плоти ласкает ее и запечатлевает роковой поцелуй. Слезы отчаяния брызжут струями из глаз; солнце, лес и игривый ручей – все темнеет, все
