публичных извинений при Ринаре.
– Только после вас, Аргамон, – если он хотел услышать сдавленное «простите» и увидеть, как Альма снова потупит взгляд, усач явно прогадал.
Не спеша с ответом, мужчина хмыкнул. Что это должно было означать, девушке было не понятно.
А вот Аргамон триумфовал. Молодец, гелин. Наконец-то. Наконец-то в ней горел огонь. Огонь упрямства, гордости, искренности и силы, которые рано или поздно заставит одного упрямца открыть глаза шире. Он уже сейчас делал это.
Скрывая то, как он доволен происходящим, Аргамон пытался не смотреть на Ринара. Не замечать, как он неотрывно блуждает взглядом по полному гнева лицу Альмы, как вот уже долгие минуты не возвращается зрением и мыслями к приборам на противоположной стороне стола. Именно так должно было быть. Так, и никак иначе. Вот только она этого не замечает. Слишком погружена в свой гнев и унижение, чтоб замечать то, о чем еще недавно мечтала – его осмысленный взгляд.
– Думаешь, мне есть за что извиняться, гелин? Я ведь всего лишь сказал то, что есть на самом деле. Озвучил твои мысли. Я должен извиниться перед тобой за твои же мысли?
Выдержки ей еще явно не хватало. Вилка полетела на стол, сбивая на своем пути хрустальный бокал.
– Это был наш с вами разговор, Аргамон. И он должен был остаться между нами, – она требовала извинений не за правду, в которую искренне верила сама. Не за то, что оказалась слишком слаба в чарах. А за то, что эту правду он озвучил при человеке, в чьих глазах она не хотела казаться еще более жалкой, чем была на самом деле.
– Неужели у тебя есть секреты от нашего лорда?
– Аргамон, – вот теперь не выдержал уже Ринар. Он все так же неотрывно следил за тем, как лицо Альмы лучится гневом, но допускать взрыва не хотел.
Он не настолько глуп, чтобы не видеть, как учитель издевается над малышкой. И если она в силу возраста и положения покончить с этим издевательствам могла бы лишь спустившись до откровенной грубости или даже применения физической силы, он мог остановить подчиненного куда меньшей кровью.
– Да, мой лорд? – Аргамон оглянулся на Ринара так, будто только лишь закончил обсуждать с милой дамой ее прелестный головной убор, а не провел целую войну взглядов и колкостей.
– Завтра у Альмы выходной, и двойного увеличения часов не будет. Если нужно, я сам займусь тем, что дается ей сложней всего.
Брови усача картинно поползли вверх, а Альма резко отвернулась к окну, закусывая губу до боли. Сейчас она сама себе казалась глупым обиженным ребенком. Аргамон добился чего хотел – теперь в глазах Ринара она будет выглядеть ребенком, неспособным постоять за себя и доказать свою правоту.
Не желая расплакаться от бессилия при всех, она поднялась со стула.
– Простите, я пойду, – сделала книксен, обращаясь лишь к Ринару, а потом выбежала из столовой, уже не заботясь о том, как выглядит в глазах мужчин.
Никогда
