всегда бурчу по утрам, такая уж натура, но я абсолютно не злюсь, просто сам факт брюзжания нравится. Да знаю, знаю, что это многих бесит, но это привычка, еще с юности.
– Я отпросился на сегодня и завтра. До обеда все дела подчистил, что срочными были. У нас впереди два выходных дня. Чего хочешь делать?
Я встал с матраса, что постелили мне ночью супруги, и направился в туалет. Уже пройдя мимо Пети, я буркнул:
– В туалет схожу, можно? – и обернулся к другу. Тот не спускал глаз с моей спины и молча хлопал глазами.
– Я думал, что знаю все твои шрамы. Этих, – он указал на спину и руку, – я не помню.
– А, не бери в голову. Одним больше, одним меньше…
– Сань, это ж не об ветки в тайге… – тихо сказал Петя и тут же добавил: – Рассказывай! – Хоть тон у него и был приказной, я отмахнулся.
– Дай отлить, а? – Не дожидаясь ответа, я прошел в туалет и сделал свои дела. Затем неспешно умылся, придя в чувство.
Аленки дома не было, видимо, гуляет с дочкой. Усевшись вновь на кухне и осадив Петю уже своим приказным тоном, начал рассказ.
– Даже спрашивать тебя не буду, сдашь ты меня или нет, просто если ты это сделаешь, то меня просто посадят, а то и шлепнут.
– Сань, да мне по хрену, ты же знаешь! Служба службой, но ты мне дороже!
– Подслушать не могут?
– Мы же не в коммуналке! – успокаивающим тоном произнес Петя.
– Петь, я лечился, глаза почти не видели, даже после госпиталя в Москве. Там мне док один глаз немного вправил, но вот второй…
– Сань… – с упреком в голосе сказал друг.
– Петь, с сорок третьего я в Америке жил. Только приехал.
– Ни х… себе! – обалдел Петруха.
– Ага, только сильно не кричи. Там нашел хорошего врача, тот меня и залатал. Конечно, стопроцентного зрения нет, даже сейчас, но видеть я стал хорошо, а главное, ушли головные боли, что были сразу после ранения.
– А рука? Спина?
– Ох, длинная это история…
– Мы никуда не спешим!
Я начал рассказ, от которого у друга глаза лезли на лоб, и он постоянно меня перебивал.
– Как это в полицию поступил? Как на войну забрали? Какие острова? Какие японцы? – он завалил меня вопросами, на которые я последовательно отвечал. Чувствовал я себя в конце разговора как после допроса.
– Одуреть можно! Уехать из страны лечиться к буржуям, там на войну вернуться… Ты точно сумасшедший! Хотя я это и в Сталинграде замечал, когда ты один на фрицев ходил. А еще я замечал, что ты очень много знаешь! – Настоящий следак.
– Так, Петро, или ты убираешь «следователя», или я уйду на хрен! – строго оборвал я друга.
– Ладно-ладно, извини. Так как сейчас рука-то?
– Да как и у тебя! – я показал не сгибающиеся полностью два пальца, а затем, согнув руку в локте, указал и на то, как работает рука в целом. У Пети
