возвратились к Конькову и принялись за выпивку. На закуску Вовочка прикупил в магазине здоровенный окорок. На свои, между прочим, деньги.
– Сейчас мы его смулендим, – радовался Вагин.
– Тебе диету надо соблюдать, а то опять опухнешь, – припугнул Матрос.
Вагин недовольно сверкнул глазами:
– Как по квартирам шмонать, диету не спрашивают…
– Не плачь. У нас семья. А в семье должно быть все едино, – успокоил его Матрос и улыбнулся, обнажив сбоку вставленные желтые зубы.
«Кучеряво у него получается, – отметил про себя Вовочка, – что даже я поверил».
Выпивка шла своим чередом. Матрос рассказывал, как первый раз отбывал срок на общем режиме. Учил, что допустимо в среде осужденных, а что нещадно карается. Он дважды побывал за колючкой, и за оба срока ничему не научился. Руки по-прежнему тянулись к чужому добру. У Матроса дома жена и двое детей – одному двенадцать, второй семь. Но папа в очередной раз куда-то исчез – для них он то ли в загуле, то ли шабашка опять подвернулась.
– В розыски только не подали бы, – вспомнил он о семье.
Впрочем, Матросу было точно известно, что не подадут. Не зря он сегодня отлучался, пока остальные сдирали с вяленой рыбы жесткую чешую. Заскочил домой всего на минуту и передал добычу жене.
У той улыбка от уха до уха – отродясь таких денег не видела, чтобы золотистыми купюрами и толстой пачкой. Рука радуется, чувствуя упругую толщину.
«Семья» в течение получаса прикончила водку и окорок. В квартире слоями пластался табачный дым. Низкорослый тощий Матрос рассказывал пацанам об отличии колонии-поселения от обычной зоны. Туманно у него получалось. Слишком быстро и неясно. Выходило, что колония-поселение – это вроде рая с любимой, но в шалаше. Язык у Матроса стал вязнуть между зубов, он опрокинулся на диван и затих.
– Вырубился наш крылатый! – усмехнулся Вовочка и снова полез за сигаретой.
Но Матрос вдруг дернулся на диване, отворяя веки:
– Куда баллоны катишь!..
Проскрипел надорвано и вновь закатил глаза.
– Матрос, Матрос, – толкал его в бок Вовочка, но тот не подавал голоса. – Приснилось, значит…
Садовский огляделся по сторонам. Остальные двое уже разбрелись по квартире. И тоже, как видно, вырубились.
Глава 3
Петенька Векшин сидел дома, глядя на улицу. Мать толклась на кухне. За окнами временами двигались люди. Агент был абсолютно им безразличен. Они не знали о нем ничего. Документы о сотрудничестве лежали у Подшивалова в сейфе. В тех документах даже кличка агентурная значилась – Шпиц.
Векшин потянулся, встал со стула и снова сел. Чиркнув зажигалкой, он раскурил сигарету и стал разглядывать портрет отца с матерью, висевший на стене.
«Будь он жив, отец, – думал агент, – все было бы по-другому…»
Он не закончил мысль: напротив дома, рядом с тополем, остановилась чья-то машина. Агент вскочил и спрятался за оконный косяк:
