style="font-size:15px;"> – А может, пару сотен? – Гунилла кивнул на гномов, энергично выполнявших свою работу. – Если меньше, то отпечатную машину и трогать не стоит.
– Да ты что! Я даже представить себе не могу, что в городе найдется столько людей, готовых заплатить за это по пять долларов!
– Неужели? А ты спрашивай по полдоллара. Пятьдесят долларов получим мы, и ты – столько же.
– Ну и ну! Что, в самом деле? – Вильям недоверчиво уставился на сияющего гнома. – Но их ведь нужно еще продать. Это тебе не пирожки в лавке. Да, это никак не…
Он принюхался. У него вдруг начали слезиться глаза.
– О боги, – пробормотал он. – У нас вот-вот будет еще один посетитель. Я узнаю́ этот запах.
– Какой запах? – не понял гном.
Дверь со скрипом открылась.
Запах Старикашки Рона мог послужить отдельной темой для беседы. Он был настолько сильным, что обрел собственную индивидуальность и заслужил написания с большой буквы. После мощного потрясения людские органы обоняния сдавались и переставали работать, словно бы лишались способности охватить этот Запах в полном объеме, как устрица не способна познать бескрайность океана. А через несколько минут у людей начинала плавиться сера в ушах и выгорали волосы.
Этот Запах развился до такой степени, что вел в некотором роде независимую жизнь: посещал театр или читал томики поэзии. Рон по всем статьям проигрывал собственному Запаху. Его Запах был выше классом.
Руки Старикашки Рона скрывались глубоко в карманах, но из одного кармана торчала веревка, вернее, несколько неумело связанных друг с другом обрывков веревки, которые заканчивались на шее маленького песика непонятно-серой расцветки. Возможно, этот песик был терьером. Но только возможно. Двигался песик прихрамывая и немного косо, словно бы пытался как можно незаметнее просочиться в этот мир. Его походка говорила о немалом опыте; этот пес давным-давно понял: куда чаще в тебя швыряются башмаками, чем мозговыми косточками. У него была походка пса, готового в любой момент сделать лапы.
Песик поднял на Вильяма покрытые коркой глаза и сказал:
– Гав.
Вильям вдруг понял, что должен как-то вступиться за человечество.
– Э-э… Приношу свои извинения за запах, – сказал он и посмотрел на песика.
– О каком запахе ты постоянно твердишь? – спросил Гунилла, на шлеме которого уже начали тускнеть заклепки.
– Он принадлежит… э… господину… э… Рону, – пояснил Вильям, по-прежнему не сводя с песика подозрительного взгляда. – Говорят, это что-то связанное с железами.
Он определенно видел эту дворнягу раньше. Этот пес всегда находился где-то рядом, бродил по улицам или сидел на перекрестке и наблюдал за течением жизни.
– И что ему нужно? – осведомился Гунилла. – Что-нибудь отпечатать?
– Вряд ли, – ответил Вильям. – Он в некотором роде нищий. Вот только из Гильдии Попрошаек его выгнали и обратно не пускают.
– А чего он молчит?
– Ну,
