не видели друг друга.
Господин Кноп по характеру был крысой и совсем не обижался, если его вдруг так называли. В пользу крыс говорит многое. И такая расстановка кресел была придумана тем, кто думал в точности как господин Кноп.
– Твой друг господин Нарцисс…
– Тюльпан, – поправил господин Кноп.
– Твой друг господин Тюльпан, возможно, пожелает получить часть вознаграждения клавесином? – спросило кресло.
– Это вам не какой-то ятский клавесин, а самый настоящий ятский вёрджинел! – прорычал господин Тюльпан. – Одна, ять, струна на ноту вместо двух! А называют его так потому, что вставляет он исключительно, ять, молоденьким дамочкам! Ух, как он им вставляет!
– Ну и ну, неужели? – изумилось одно из кресел. – А я думал, это типа старый рояль!
– «Вставляет» в смысле «нравится», – совершенно спокойно пояснил господин Кноп. – И господин Тюльпан не коллекционирует произведения искусства, он просто… хорошо в них разбирается. Вознаграждение мы получим драгоценными камнями, как договаривались.
– Как будет угодно. Прошу, займите место в освещенном круге.
– Клавесин, ять… – пробормотал господин Тюльпан.
Сотрудники Новой Конторы заняли место в освещенном круге под пристальными взглядами остававшихся невидимыми обитателей кресел.
И обитатели кресел увидели следующее:
Господин Кноп был маленьким, худеньким, и, как следовало из его имени, у него была слишком большая для туловища голова. Его можно было назвать не только «крысой», но и «живчиком». Спиртным он не баловался, тщательно следил за тем, чем питался, и считал свое тело, пусть несколько уродливое, храмом. Кроме того, он слишком обильно смазывал маслом волосы, расчесанные на пробор по центру, что вышло из моды лет этак двадцать назад. Его черный костюм был слегка засаленным, а маленькие глазки постоянно бегали по сторонам, стараясь за всем уследить.
Глаза господина Тюльпана было трудно рассмотреть из-за общей припухлости лица, вызванной, вероятно, неумеренным потреблением всяческих порошков в пакетиках[3]. Этими же порошками скорее всего объяснялись обширная пятнистость и вздувшиеся вены на лбу. В общем и целом, несмотря на всю свою любовь к искусству, господин Тюльпан был коренастым, здоровенным типом, готовым в любой момент порвать мышцами свою рубашку, и производил впечатление кандидата в борцы, с треском провалившего тест на интеллектуальное развитие. Если его тело и было храмом, то в подвале этого святилища некие странные люди производили странные эксперименты над животными. Если он и следил за тем, чем питался, то только для того, чтобы убедиться, что его обед еще шевелится.
Некоторые из кресел задумались. Не о том, правильно ли они поступают (это было бесспорно), а о том, правильных ли людей они выбрали для того, чтобы так поступать. Господин Тюльпан производил впечатление человека, которого не стоит подпускать слишком близко к открытому огню.
Мозг, Отравленный Наркотиками, поистине ужасное зрелище, но господин Тюльпан являлся живым доказательством того, что Мозг, Отравленный Коктейлем Из Лошадиной Мази, Шербета И Измельченных Таблеток От Недержания Мочи, ничуть не привлекательнее.
