сам Лау Сааки.
Сердце молодого грегорианца билось настолько сильно, что вполне могло разорвать грудь. Видит бог, не от страха. Он и тени страха не испытывал, а от возбуждения. Парень дрался, как разъяренный рептилоид, носясь вокруг противника, каждый раз меняя тактику и местоположение. Сааки был, по тогдашнему выражению, «мастером клинка», и притом опытным. Тем не менее Адепт с величайшим трудом оборонялся против гибкого и ловкого противника, который, ежеминутно пренебрегая общепринятыми правилами, нападал одновременно отовсюду, заодно парируя удары, как боец, тщательно оберегающий свою шкуру.
Адепт не учёл, что грегорианцы растут на планете с избыточной гравитацией. Понижение её на столичной Гранжире компенсировала усиливающие импланты, коими пользовались все воины империи. Причём с лихвой.
Эта борьба в конце-концов вывела Сааки из терпения. Разъяренный тем, что ему не удается справиться с противником, которого он счел юнцом, Адепт разгорячился и начал делать ошибку за ошибкой. Дартин, не имевший большого опыта, но зато помнивший теорию и имевший лучшие базы по поединкам, удвоил быстроту движений. Сааки, решив покончить с ним, сделал резкий выпад, стремясь нанести противнику решающий удар, но парень ловко парировал, и, в то время как Сааки выпрямлялся, грегорианец, словно астероидный червь, ускользнул из-под его руки и насквозь пронзил палашом. Адепт рухнул. Освободившись от своего противника, Дартин быстрым и тревожным взглядом окинул поле битвы.
Росс успела уже покончить с одним из своих противников, но второй сильно теснил её. Все же положение девушки казалось благоприятным, и она могла защищаться.
Ромель и Басс ловко орудовали шпагами. Эта девушка была уже ранена в предплечье, а Адепт в бедро. Ни та, ни другая рана не угрожала их жизням, и они с еще большим ожесточением продолжали изощряться в искусстве фехтования.
Шосс, вторично раненный Баромиром, с каждым мгновением всё больше бледнел, но не отступал ни на шаг. Он только переложил шпагу в другую руку и теперь дрался левой.
Дартин, согласно законам дуэли, принятым в те времена, имел право поддержать одного из сражающихся. Остановившись в нерешительности и не зная, кому больше нужна помощь, он вдруг уловил взгляд Шосса. Этот взгляд был мучительно красноречив. Клерик скорее бы умер, чем позвал на помощь. Но взглядом мог попросить и о поддержке. Юноша понял и, рванувшись вперед, сбоку обрушился на Баромира:
– А ну сюда Адептик! Я кишки тебе поджарю плазмой!
Баромир обернулся. Помощь подоспела вовремя. Шосс, которого поддерживало только неслыханное мужество, опустился на колено.
– Твою же роту астероидных кротов! – крикнул он. – Не убивайте его, Дартин. Я должен навалять ему, обезоружьте его, выбейте шпагу… Вот так… Всё просто замечательно! Отлично!
Это восклицание вырвалось у Шосса, когда он увидел, как шпага Баромира отлетела на пару дюжин шагов. Дартин и Адепт одновременно бросились за ней. Один чтобы вернуть себе, другой чтобы завладеть ею. Парень, оказавшийся на поверку более проворным, добежал первым и наступил ногой на лезвие.
Баромир бросился
