Никита, получивший три синих ручки, тут же их потерял и вознамерился меня, свою мать, которая тоже убьет, сопровождать. "У меня уже неделю – футбол и футбол, и ни одних роликов", – ныл он в унисон Сашке.
Я нашла корзинку, не нашла юбку, сложила в корзинку глянцевые, обвитые кантиками, изукрашенные наклейками яйца, натянула джинсы. Никита, обутый в роликовые коньки, стоял рядом с Сашкой и жег меня прекрасными очами.
– Уроки! – заорала я.
– Ну мама! – заорал Никита.
– В церковь – в брюках?! – заорал мой муж.
Сашка подцепил кого за шкирку, кого за рукав и потащился вон из дурдома.
Никита сиял. Я отвесила ему подзатыльник. Он не прочувствовал, так как от прилежания надел шапку.
Сашка припарковал машину в архаичном дворике:
– Сейчас выйдет. И Маня тоже.
Сашка уже несколько лет жил с Еленой Михайловной. Именно так он называл свою гражданскую жену. Жена, достаточно известный столичный врач-косметолог, была полноватой, ухоженной, властной, истеричной. Раза в полтора, что удивительно, истеричнее меня. От бывшего мужа Елене Михайловне осталась квартира на Плющихе и двое славных малюток. Одна из малюток сейчас бросилась к Сашке:
– Привет, папа!
Она звала Сашку папой. А его мать, и не помышлявшую никогда никого убивать интеллигентную старушку, – бабушкой. Меня немного коробили данные обстоятельства.
Маня по выходным гостила у миролюбивой бабушки. Потому на Воробьевы горы поперся не только школьник Никита, но и дошкольница Маня.
Апрельские Воробьевы Горы прекрасны: голые графичные тополя, байкеры, дрессирующие хромированных зверюг, раскинувшийся внизу игрушечный город блеклых благородных оттенков. И контрасты, и полутона. Я привычно залюбовалась. Сашка опять подцепил меня за рукав.
– Полина Сергеевна купила свечи, – он помахал перед моим лицом кипой охристых свечей, словно стремясь вывести меня из транса. – Она выгуляет детей. Пошли исполнять обряды.
Балансируя корзинами и блюдами, мы вошли за ограду рафинадно-изумрудного Храма Живоначальной Троицы.
На уличной территории церкви толпились люди с просветленными добрыми лицами. На длинных столах тесно стояли круглобокие куличи, как самодельные, так и приобретенные в круглосуточном супермаркете; крашеные яйца поражали затейливостью дизайнов. Сашка сомневался, стоит ли ставить на стол нарядную бадейку с выращенными к Пасхе семенами овса – Полина Сергеевна настаивала, что травке тоже нужно отведать святой воды. Заметив его метания, молодая женщина напротив тихо сказала:
– Пусть здесь будет травка. Пусть попьет.
Сашка благодарно выдохнул и достал зажигалку – зажечь свечи. Я пнула его в бок:
– Ты же бросил курить?!
– Я иногда, – сказал Сашка виновато, – нервы.
Свечное пламя дрожало от ветра, стремилось погаснуть. Приходилось держать ладони
